Книга Президент Линкольн. Охотник на вампиров - Сет Грэм-Смит

Райнбек, штат Нью-Йорк

март 2010 г.

Часть I

Мальчик

Глава 1

Необычный ребенок

В нашем печальном мире каждого навещает скорбь; для юных она становится мучительным потрясением, ибо застигает их врасплох.

Авраам Линкольн, из письма к Фанни Маккуллох

23 декабря 1862 г.

I

Мальчик так долго сидел на корточках, что у него затекли ноги, но теперь он не решался пошевелиться. Ведь тут, в крохотной прогалине среди замерзшего леса, водились создания, которых он столько времени поджидал. Создания, которых он послан убить. Мальчик прикусил губу, чтобы не стучали зубы, и прицелился из отцовской кремниевой винтовки — в точности так, как учили. В туловище, припомнил он. «В туловище, не в шею». Тихо и аккуратно он взвел курок и навел дуло на цель — крупного самца, отставшего от своих. Спустя десятки лет мальчик не забудет, что случилось дальше:

Я колебался. Не из-за угрызений совести, но из страха, что винтовка промокла и не выстрелит. Страх мой оказался безосновательным, ибо когда я спустил курок, приклад ударил меня в плечо с такой силой, что я повалился на спину.

Индейки прыснули врассыпную, а Авраам Линкольн, семи лет от роду, поднялся с заснеженной земли. Он встал на ноги и ощупал неожиданно теплое пятно на подбородке. «Я прокусил губу, — писал он. — Но мне было плевать. Я спешил узнать, попал или нет».

Попал. Самец беспорядочно хлопал крыльями, описывая в снегу небольшие круги. Эйб наблюдал, стоя неподалеку, «боясь, что птица каким-то образом поднимется и разорвет» его «на куски». Взмахи крыльев; перья, бороздящие снег. В мире не осталось больше звуков. Только еще снег заскрипел под ногами мальчика, когда он собрался с духом и приблизился к добыче. Крылья слабели.

Птица умирала.

Пуля попала прямо в шею. Голова свесилась под неестественным углом и волочилась по снегу, индейка все продолжала биться. «В туловище, не в шею». С каждым ударом сердца кровь выплескивалась из раны на снег, где смешивалась с темными капельками из прокушенной губы Эйба и со слезами, которые струились по его лицу.

Она пыталась дышать, но не могла; в ее глазах был страх, какого я прежде не видел. Я стоял над несчастной птицей так долго, что казалось, прошел целый год, и молил Господа остановить ее крылья. Просил у Него прощения за то, что причинил вред существу, не сделавшему мне ничего дурного, не угрожавшему мне самому или моему имуществу. Наконец птица затихла, и, набравшись смелости, я протащил ее целую милю через лес и положил к ногам матери. Голову я склонил пониже, чтобы скрыть слезы.

Авраам Линкольн больше никогда не отнимет жизни. И все же станет одним из величайших убийц девятнадцатого века.

Той ночью расстроенный мальчик не сомкнул глаз.

У меня не шла из головы несправедливость, которую я сотворил с живым существом. Я не мог забыть то, что увидел в глазах у птицы: ужас перед лицом ускользающей жизни.

Эйб отказался есть свою добычу и последующие две недели питался чуть ли не одним хлебом, пока его мать, отец и старшая сестра дочиста обгладывали косточки. Неизвестно, как именно родственники мальчика восприняли его голодовку, но, вероятно, поступок Эйба сочли эксцентричным. В конце концов, в те дни обходиться без еды из какого-то абстрактного принципа было странно для кого угодно, а особенно для мальчика, рожденного и воспитанного на американском фронтире.

Впрочем, Эйб Линкольн всегда отличался от остальных.

Америка была еще в пеленках, когда 12 февраля 1809 года родился ее будущий президент. Со дня подписания Декларации независимости прошло тридцать три года. Живы еще были гиганты американской революции — Роберт Трит Пэйн, Бенджамин Раш и Сэмюэль Чейз. Джону Адамсу с Томасом Джефферсоном оставалось три года до возобновления их беспокойной дружбы и семнадцать — до смерти, что примечательно, в один день. Четвертого июля.

Первые десятилетия американского государства были временем безграничных, казалось бы, возможностей. К тому моменту, как Авраам Линкольн появился на свет, Бостон и Филадельфия менее чем за десять лет увеличились вдвое. Население Нью-Йорка за тот же период возросло втрое. Города сделались оживленными и процветающими. «На каждого фермера найдется два галантерейщика; на каждого кузнеца — оперный театр», — шутил Вашингтон Ирвинг в своем нью-йоркском журнале «Салмагунди».

Но рост городского населения нес с собой опасность. Как и жители Лондона, Парижа и Рима, американские горожане столкнулись с растущим уровнем преступности. Список возглавляли кражи. Отпечатки пальцев еще не снимали, камер наблюдения не было, и воров ограничивала лишь собственная совесть и изобретательность. Сообщения о грабежах даже не попадали в газеты, разве что жертва оказывалась знаменитостью.

Сохранилась история о пожилой вдове по имени Агнес Пэндел Браун, проживавшей вдвоем с дворецким (своим ровесником, к тому же глухим как тетерев) в трехэтажном кирпичном особняке на Амстердам-авеню. 2 декабря 1799 года Агнес и дворецкий улеглись спать — хозяйка на третьем этаже, а слуга на первом. Проснувшись на следующее утро, они обнаружили, что исчезла вся мебель, картины, одежда, посуда и подсвечники (вместе со свечами). Легконогие грабители оставили в доме только кровати, в которых спали сама Агнес и старый дворецкий.

Случались и убийства. До Войны за независимость они были редкостью в американских городах (точное число жертв назвать невозможно, однако три бостонские газеты за период с 1775 по 1780 г. упоминают всего одиннадцать случаев, причем десять дел было тут же раскрыто). Большинство убийств диктовалось вопросами чести: дуэли, вендетты. Чаще всего даже обвинения не выдвигались. Законы в начале девятнадцатого века были довольно расплывчатыми и в отсутствие регулярной полиции практически не приводились в исполнение. Надо отметить, что убийство раба не считалось преступлением ни при каких обстоятельствах. Это называли «нанесением вреда имуществу».

Как только Америка отвоевала свою независимость, начали происходить странные вещи. Количество убийств в городах возросло буквально в одночасье. В отличие от старого доброго «кровопролития в защиту чести», новые преступления казались бессмысленными и беспричинными. С 1802 по 1807 г. в одном только Нью-Йорке зафиксировано рекордное количество нераскрытых убийств — двести четыре. Ни свидетелей, ни мотивов преступления, а зачастую и отсутствие видимой причины смерти. Сыщики (в большинстве своем необученные добровольцы) не вели записей, так что никаких материалов по этим делам не сохранилось, кроме пачки выцветших газетных статей. Одна, например, из «Нью-Йорк спектэйтор», описывает панику, охватившую город к июлю 1806 г.:

Некий мистер Строукс, проживающий в доме 210 по Десятой улице, совершая утренний моцион, обнаружил несчастную жертву, мулатку. Джентльмен отметил, что глаза женщины были широко раскрыты, а тело сделалось твердым, будто высохло на солнце. Констебль по фамилии Макли сообщил мне, что ни около бедняжки, ни на ее одежде не было найдено следов крови. Единственным повреждением оказалась небольшая царапинка на запястье. В этом году подобный конец встретила уже сорок вторая жертва. Почтенный Дьюитт Клинтон, наш мэр, обращается к добрым горожанам с просьбой не ослаблять бдительности, пока негодяя не схватят. Женщинам и детям советуем совершать прогулки в сопровождении джентльмена, а джентльменам не рекомендуется ходить в одиночку после наступления сумерек.