Книга Еще один человек - Алексей Штейн

…Ч-ч-черт, не идет из головы Семеныч… А что, если… А если и вправду? Если они бухали, а потом что-то с ним случилось. (А что? Задыхаться стал? От суррогатной водяры? Аллергия – доктор знакомый мой рассказывал, что какой-то отек бывает, так чтоб не помер, надо горло резать. Может, это оно и есть?) И вот они с дедом (тот понятно отчего в ступоре был) меня о помощи попросить хотели? А я сбежал… что теперь? Блин, если он ласты склеит – меня ж посадить могут… Дед, сука, стуканет – и привет судье. Как там – «неоказание помощи»? Да по фиг как – по-любому, это ж подлянка какая – реального человека менты же рады законопатить из-за какого-то алкаша. Вот, блин, влип! Что за день сегодня…

Так, нехрен сопли распускать. Надо что-то придумать… А че думать, придурок! Звони в «скорую» и ментуру! Это их работа – вот пусть и работают!

Хватаю мобильный – о, два десятка неответок! А, я ж когда дрыхнуть спьяну завалился в кресле – отрубил звук. Чтоб не мешали. Ну и правильно.

Так, кто тут? Батя – это ясно, пять вызовов, жизни учить хотел… обойдется, сами умные уже…

Остальные от Дашки. Н-да… Она небезосновательно ревнует меня, зная кобелячий характер. Похоже, ждет разборка. Слава богу, пока ничего конкретного, а то бы… Блин, даже думать не хочу – она девка крепкая, может и отделать по-настоящему. А еще больше меня пугает… Ну если честно… Пугает, что она меня бросит.

Фигня, конечно. Я реальный парень. И умный, и культурный. Не быдло. Таких девки любят. И вообще… чего разводить, бабы – они дуры, влюбилась она в меня, значит. Вот пускай и терпит.

Но злить ее не надо. Однако звонить мне лень, объясняться, почему молчал. Вечером все – она мне еще мозг проимет по поводу вчерашней моей пьянки. Не, на фиг, попозже позвоню.

Так, чего я хотел-то? А, да – в ментовку и «скорикам»! Сто двенадцать… опа! «Сеть перегружена…» Что за хрень? Еще и еще… бесполезно. Так, с городского… Ага, то же самое. Черт, что-то… а, дурак: эпидемия же, все звонят…

Вот попадалово, а? Выйти, что ль, к Семенычу? Неохота, и ваще, мне-то что – пусть хоть подохнут, – я ни при чем!

…Ага, а потом посадят в клетку, как жирафу.

Нет, придется идти.

Выполз на лестницу… опять колыхнулся какой-то страх внутри… Подошел к лестничному окну, пригляделся… Ф-ф-ф-фу-у-у-у… Нормально все – выбрался Семеныч с газончика на тротуар, стоит рядом с дедком… бакланят, алкаши. Стоят как статуи, хотя сквозь замызганное и не мытое со времен Совка стекло не видать… но явно общаются – зачем еще так стоять?

Поплелся домой, на ходу ругаясь на все на свете: на этих алкашей, на себя, придурка, на идиотский драный шарф Семеныча… чуть не облажался, хорош бы был – вызвал бы ментов и «скорых», был бы вообще как лох…

Хуже ведь нету, чем выглядеть нелепо. Вот рассказывали, помню, в школе: видишь, человек лежит, – подойди, потряси, поговори… типа помоги, «скорую» вызови, помощь… Ага, так и представляю – я, блин, при нормальном прикиде буду какого-нить бомжа или пенсионера таскать из грязи. Да если еще окажется, что это просто алкаш, – вот позориться-то! А если вызовешь, а пока едут – оклемается? Вообще как дурак. А и просто: увидит кто – с каким-то валяющимся в грязи разговариваешь. Фу-у-у, отстой! Нет, я уж лучше мимо постараюсь – в конце концов, я что, нанятый? Есть те, кому деньги платят, это их работа. А я не обязан!

Правда, память некстати щелкнула очередным файлом – год назад помер отцов друг: заблудился в большом садоводстве, стал стучаться, просить – никто не отвечал или посылал… Он занервничал, потом сердце прихватило, врачи сказали, и микроинсульт – отнялось лицо, говорить не смог – ходил, просил таблетку или «скорую», да все от него шарахались, одна бабка старая подвела к дому, посадила на скамеечку, пошла за водой и таблетками, да поздно: вышла – а он уже умер…

Нет, ну это же другое дело! Это же видно, что человек больной, что помочь надо! А эти суки-дачники не помогали! А в городе – это совсем другое! Тут много всяких служб – вот пусть и работают.

Меня это не касается!

Меня ничего такого не касается!

Моя хата с краю. Вот так.

Решил накатить еще стописят. Эх, хорошо!

Так, теперь пожрать хорошо бы, благо в холодильнике у Дашки пусто не бывает. Она вообще хорь запасливый – в шкафу сумка с продуктами стоит, как я смеюсь, «на случай войны».

Хотя ее бабка так выжила в блокаду – они собирались ехать на дачу как раз, а холодильников и магазинов тогда особо не было, потому у них был ящик железный, большой. И вот его набивали к отъезду всякими продуктами – на все лето, считай. Ящик был почти полон. Конечно, двадцать второго они никуда не поехали. И позже не поехали. Отец уже был в армии и сражался в Прибалтике, мать работала в госпитале, куда вскоре и бабка пошла помогать.

А ящик стал их главной ценностью, и, когда после налета дом обрушился – точнее, перекрытия рухнули, – они двое суток раскапывали как могли завал и нашли его.

Из их дома кто остался в городе – выжили только они и две семьи, кому с фронта привозили «гостинцы» те, кто был в армии.

Вот у Дашки и есть, видать, «блокадный синдром» – она, кстати, еще не может ничего на тарелке оставить, доедает дочиста, сколько и чего бы ни положили. И хлеб не выбрасывает – сушит на сухари. Накопила, кроме всего, эту самую «нычку». Консервы, «бомж-пакеты», макароны, кубики, чай, сахар, крупы, масло… Здоровенная сумка «мечта оккупанта», клетчатая такая, с Апрашки.

Ну и еды всегда много. Отобедал, накатив еще «граммулечку».

Все, телефон отключить, всех на фиг – и спать. Дашка работает охранником в каком-то мини-супермаркете (от фигня-то, а?) В центре, на Чернышевской где-то. Сменится в восемь, к девяти будет… так, до шести могу дрыхнуть – потом успею прийти в норму, отмокнуть в ванне и вообще все привести в порядок и подумать, что и как.

Обильная жратва и коньяк на старые дрожжи сделали резкий «шитдаун» мозгу, и я, не раздеваясь особо, завалился на диванчик.

Вскоре перед глазами поплыли приятные Наташкины сиськи… потом у Наташки оказалась обвислая рожа Семеныча с драной шеей… Потом вдруг издалека ко мне бежал отец, словно пытаясь что-то показать или предупредить, – и вдруг пропал в каком-то тумане… Туман надвинулся на меня, стал словно толстое стекло, и с той стороны через метр прозрачной брони ко мне рвалась Дашка, в кровь разбивая руки об него, бросаясь всем телом на преграду, беззвучно крича мне… По губам пытаюсь прочесть, но не получается… непохоже, что ругается, скорее, что-то пытается мне объяснить, докричаться… но все впустую… Стекло мутнеет, вновь превращается в туман, он как-то хищно тянется к моей подруге, и она начинает отбиваться, словно туман живой… Потом ее скрывает окончательно. Из тумана выходит фигура… это Смерть. Только странная какая-то. В черном… но это не плащ с капюшоном, а униформа. А на плече стволом вниз висит автомат. Безглазый череп смотрит своими пустыми глазницами из-под лихо заломленного черного берета, как-то словно бы усмехается, потом достает из нагрудного кармана мятую пачку сигарет, бросает сигарету, ловко прикусив на лету зубами. Костлявая рука в обрезанных кожаных перчатках щелкает зажигалкой «Зиппо», Смерть прикуривает от маленького язычка коптящего бензинового пламени, выпускает густой клуб черного солярочного дыма… Смотрит на меня чуть искоса, потом вытягивает руку и, словно как-то ухмыльнувшись, манит к себе костяным пальцем…