Книга Зеркало смерти, или Венецианская мозаика - Марина Фьорато

Но для Элинор это оказалось шоком. Ее мечтам внезапно пришел конец. Она вернулась в Лондон с маленькой дочерью и обещанием Бруно писать и навещать их. Первые месяцы малютка Леонора проводила с бабушкой и дедушкой или в яслях при университете. Бруно не написал, Элинор обиделась, хотя и не удивилась. Гордость не позволяла ей самой позвонить мужу. В отместку она сократила имя дочери и назвала ее на английский манер Норой. Она прониклась идеями феминисток и много времени проводила в обществе матерей-одиночек, осуждавших Бруно и мужчин в целом. На Рождество — Норе тогда исполнился год — Элинор получила рождественскую открытку от приятеля-итальянца из университета Ка'Фоскари. Доктор Падовани был средних лет, умен, остр на язык и не склонен к сантиментам. Однако в его рождественских поздравлениях Элинор разглядела нотку сочувствия. Как только каникулы закончились, она позвонила ему и возмущенно спросила, почему он думает, будто одинокая женщина нуждается в жалости. Он мягко ответил, что Бруно умер от сердечного приступа вскоре после ее отъезда. Он думал, ей об этом известно. Бруно умер на работе, и Элинор представила мужа таким, каким впервые его увидела. Правда, сейчас, в ее воображении, он схватился за грудь и упал в воды канала. Огонь погас, а с ним погасла и любовь к Венеции. Элинор продолжала занятия, но сферу интересов сдвинула на юг, к Флоренции. В произведениях Боттичелли и Джотто она чувствовала себя в безопасности, не боялась, что увидит на холсте лицо Бруно.

Нора выросла среди женщин. Ее семьей были мать, бабушка и подруги матери из общества феминисток. С детства ее учили развивать творческие способности и независимое мышление. Ее постоянно предупреждали о мужском коварстве. В школе для девочек в Айлингтоне[18]у нее проявились способности к искусству. Элинор поощряла дочь, она хотела, чтобы Нора пошла по стопам Микеланджело. Однако Элинор не подумала о происках судьбы и о зове Нориных предков.

В Школе искусств Уимблдона, на отделении скульптуры и керамики, Нора познакомилась с приглашенной преподавательницей, владевшей собственным стеклянным производством в Сноудонии.[19]Гэнор Дэвис было за шестьдесят, и свои изделия из стекла она продавала в Лондоне. Дэвис поощряла интерес Норы к стеклу и к искусству стеклодувов. Вместе с янтарно-розовыми стеклянными пузырями росло и увлечение Норы. За летние месяцы, проведенные на стекловарне Гэнор, она добилась больших успехов. Наделенная живым воображением и амбициями, наивная студентка часто сравнивала себя со стеклом. Этот странный материал, одновременно жидкий и твердый, обладал собственным настроением и характером. Так и Нора позволяла себе быть гибкой, пока не охладевала, не застывала в привычной форме, чтобы потом нахлынувший жар снова не освободил ее. Специализация дочери становилась все более очевидной, и у Элинор заныло сердце: она почувствовала, что с преемственностью, с этой густой венецианской кровью сладить будет не так-то легко.

Кое-что, правда, отвлекало Нору от стекла: она открыла для себя мужчин. В детстве и отрочестве она ничего о них не знала и вдруг обнаружила, что обожает их. Материнская горечь ей не передалась, она окружила себя друзьями-мужчинами и с большинством радостно переспала. После трех лет секса и занятий скульптурой в Центральном колледже искусства и дизайна Сент-Мартин Нора получила диплом магистра в области керамики и стекла и начала уставать от мужчин-художников. Ей казалось, они безответственны и не имеют в жизни ни целей, ни убеждений. Она созрела для такого человека, как Стивен Кэри. В баре отеля «Черинг-Кросс» Нора сразу же обратила на него внимание.

Он занимался не искусством, а наукой — работал врачом. Носил костюм. Имел солидную, хорошо оплачиваемую работу в госпитале «Черинг-Кросс». Он был красив и чисто выбрит — ни щетины, ни футболок с ироническими надписями в духе семидесятых, ни роллерской мешковатой одежды. Период ухаживания был ускорен сходными чувствами со стороны Стивена: он видел перед собой красивую, свободно мыслящую, одевающуюся с легким вызовом девушку из среды художников. Она манила его к себе миром, о котором он ничего не знал.

Когда Нора привела Стивена домой, в Айлингтон, Элинор тайком вздохнула. Ей понравился Стивен с его старомодными манерами и кембриджским образованием, но она видела, что происходит. Подруги из женского общества с ней согласились: Нора искала отца, но что могла поделать Элинор?

Она подарила дочери стеклянное сердце, которое дал ей Бруно, рассказала Норе то, что знала о семье ее отца и о знаменитом Коррадино Манине. Она хотела, чтобы дочь получила представление о личности отца. Но Нора заинтересовалась лишь на миг: тогда ее сердце было занято Стивеном. Нора защитила диплом магистра, и ее пригласили преподавать. Стивен закончил аспирантуру при Королевской бесплатной больнице, и им ничего не оставалось, как пожениться. Свадьба состоялась в Норфолке. Богатая семья Стивена устроила все солидно, как и следовало. Элинор сидела на церемонии в новой шляпке и вздыхала.

По предложению Элинор, молодожены отправились в свадебное путешествие во Флоренцию. Нора пришла в восторг от Италии, Стивен увлекся не так сильно.

Еще тогда мне следовало почувствовать, что что-то не так.

Сейчас она вспомнила, что Стивену не понравилась Флоренция, как не нравились и ее разговоры с местными жителями на спешно выученном, но беглом итальянском. Казалось, ему не по душе и ее происхождение. После того нехарактерного для него жеста перед Боттичелли в Уффици он сам заплел ей волосы. Сказал, что ее блондинистость привлекает на улицах нежелательное внимание. Но даже с подобранными волосами Нора собирала восхищенные взгляды. Безупречно одетые молодые люди, шатавшиеся компаниями по пять-десять человек, приподнимали темные очки и свистели ей вслед.

Стивен отверг ее предложение снова называться Леонорой. «Слишком экзотично, — сказал он, — слишком похоже на „Миллс энд Бун“».[20]

Она сохранила фамилию Манин, потому что уже выставлялась под этим именем в лондонских галереях. На ее чековых книжках стояла фамилия Кэри.

Интересно, думала Нора, Стивен согласился с фамилией Манин только потому, что она звучит достаточно по-английски? Мало кто догадывался, что Манин — итальянская фамилия, потому что в конце ее не стояла гласная буква.

Уж не потому ли я сейчас так цепляюсь за свое итальянское происхождение, что оно не нравилось Стивену?

Нора отвернулась от багажа, пошарила в косметичке и отыскала свой талисман среди тюбиков с тушью и тенями. В который раз она изумилась яркости стеклянного сердца. Казалось, что в ванной оно вобрало в себя весь свет флуоресцентных ламп и более не выпускало его. Нора вдела голубую ленту и повесила талисман на шею. В последние ужасные месяцы сердечко стало ее оберегом, в него она вложила все свои надежды на будущее. Каждый раз, просыпаясь в четыре часа, она сжимала его в руке и плакала. Внушала себе, что, как только она приедет в Венецию, все наладится.