Книга Транспорт до Везелвула - Андрей Ливадный

Это был последний снегопад. Атмосфера замерзала, падая на планету неправдоподобно большими, чуть голубоватыми хлопьями кислородного снега.

Они, как саван, укрывали следы внезапно застывшей цивилизации.

В полной темноте продолжали жить лишь два источника света, расположенные в окрестностях самого крупного поселения планеты.

Одним из них был пустой космопорт, а другим — мрачное здание колониальной тюрьмы для особо опасных преступников.

По иронии судьбы именно эти два сооружения имели собственные, автономные источники энергии.

12 мая 3971 года по Галактическому календарю. Система Везелвул-12. Здание колониальной тюрьмы строгого режима

Первым его ощущением был холод.

Дикий, пробирающий до самых костей холод, от которого хотелось кричать. Однако тело, туго спеленатое жгутами проводов, идущих от десятков облепивших кожу датчиков систем жизнеобеспечения, не могло даже пошевелиться. Для человека, только что очнувшегося в собственной низкотемпературной могиле, эти провода и шланги являлись непомерным, обременительным грузом.

Разлепить веки — и то был тяжкий труд.

Рефлекторная дрожь ресниц привела лишь к тому, что, кроме холода, до пробуждающегося сознания дошел тусклый желтый свет.

Это еще нельзя было назвать жизнью. Заторможенная попытка что-то вспомнить или хотя бы понять — где он, что с ним, почему так холодно и откуда идет эта изматывающая дрожь, — то был первый проблеск пробудившегося сознания.

Внутри цилиндрической камеры криогенного сна тихо и монотонно вздыхали насосы. Какие-то жидкости нездорового желтого цвета мерными толчками двигались по прозрачным трубкам. Слоистым туманом плавали пласты пробуждающего газа…

Память возвращалась очень медленно и не несла в себе ничего утешительного…

Николай фон Риттер приходил в себя.

Он был заключенным.

Приговор суда — вечное поселение. К его услугам — любая из сонма адских планет, где такие, как он, гибнут сотнями.

Жестокая реальность Корпоративной Окраины. Тут человеческая жизнь стоила во сто крат дешевле, чем иная из бытовых машин…

Реанимация памяти продолжалась. Это был медленный, болезненный, но необратимый процесс.

Он уже вспомнил свое имя, и если бы его покрытое смертельной бледностью лицо оказалось способно к мимике, то он бы усмехнулся — криво и невесело, как делал это его прапрадед, фамилию которого носил Николай. Гуманность цивилизованных законов была лишь фарсом, испокон веков призванным заткнуть глотку крикливым борцам за права человека. У понятия «смертная казнь» всегда находилось достаточное количество более благозвучных аналогов. Например, «вечное поселение». Обслуживание станций переработки атмосферы, особенно там, где исходный продукт — чистый яд, — это удел для роботов и заключенных. Нечто более гуманное, чем электрический стул, газовая камера или публичная аннигиляция.

Бежать с таких миров невозможно, а выжить там больше года — тем более.

Отчего же так холодно?..

Ответ был прост: его размораживали. Выводили из состояния низкотемпературного сна, в котором он пребывал с того момента, как был оглашен приговор суда.

Значит, корабль уже разгрузился и улетел…

Николай фон Риттер не догадывался, что просто оказался брошен на лишившейся своей звезды, замерзающей планете, и к жизни его вернули отнюдь не человеческие руки.

Те странные трехпалые конечности, что несколько часов назад побудили к действию автоматику одного из криогенных залов тюрьмы, можно было назвать «руками» лишь с очень большой натяжкой.

Теперь обладатель этих самых трехпалых рук сидел подле освещенного колпака криогенной камеры и, слегка покачиваясь из стороны в сторону, терпеливо ждал, пока очнется заключенное внутри существо.

Он очень сильно хотел есть.

* * *

Криогенный зал колониальной тюрьмы представлял собой абсолютно утилитарное, функциональное помещение, донельзя набитое аппаратурой и напрочь лишенное каких-либо удобств.

Цилиндрические камеры сверхглубокого сна, установленные тесными рядами, создавали ощущение узости пространства, хотя само помещение отличалось огромными размерами.

Тот факт, что внутренние системы тюрьмы все еще функционировали, объяснялся достаточно просто — низкотемпературные усыпальницы, в которых транспортировались преступники, являли собой продукт высоких технологий, — они были очень надежны, работали без вмешательства человека, не создавая никаких проблем.

…В тиши криогенного зала тонко пропел предупреждающий зуммер.

За окнами царила гробовая тишина. Голубые хлопья кислородного снега продолжали медленно падать с чернеющих небес. Атмосферное давление уменьшалось, и прочные пластиковые рамы окон тюрьмы угрожающе потрескивали. По зданию гуляли пронзительные сквозняки — воздух находил для себя лазейки, чтобы просачиваться наружу, туда, где была область низкого давления. Пройдет еще какое-то время, и атмосфера в здании станет такой же разреженной, как и на улице.

…Николай еще не знал, как сильно ему повезло. Процесс пробуждения, спровоцированный грубым прикосновением трехпалых рук к нежной сенсорной клавиатуре его камеры, был начат вовремя. У него, в отличие от других заключенных, еще оставалось немного времени, чтобы очнуться, прежде чем воздух и тепло окончательно покинут мрачное тюремное здание.

Однако в тот самый момент Николая не волновало ни собственное «везение», ни та катастрофа, что постигла небольшой, затерянный в пространстве Окраины планетоид. Он едва мог найти в себе силы, чтобы лежать, содрогаясь от холода, и мучительно, по крупицам, собирать собственное сознание.

Он ничего не видел вокруг себя — лишь мутный, пробивающийся сквозь тошнотворные вихри газа желтоватый свет. Никаких посторонних звуков — только посапывание насосов да монотонная капель срывающегося с внутренней поверхности колпака конденсата.

Он ждал резкого чавкающего звука открывающейся камеры, злобных окриков конвоя, натужного присвиста сервоприводов охранных машин, недовольного гомона и стонов заключенных из соседних камер, но вместо этого его продолжала обволакивать тишина — тяжкая, как посмертный саван.

Наконец, не выдержав муки затянувшегося ожидания, он пошевелился, ощутив, как от слабого движения натянулась часть оплетавших его тело проводов.

Холод уже стал невыносимым.

Николай почувствовал, как беспокойство и томительное ожидание вдруг сменил липкий страх. Почему его не вытащат отсюда?!

Через минуту, показавшейся ему вечностью, на смену страху пришла злоба. Он понимал: после приговора суда его жизнь уже не стоила ничего. Де-юре — Николай фон Риттер оставался гражданином планеты Ганио, со всеми вытекающими отсюда правами, но де-факто — он стал никем. О нем могли позабыть, и то, что один из заключенных, пробудившись, просто скончается в своем криогенном гробу из-за какой-нибудь технической накладки или простой человеческой халатности, уже не волновало никого. Часть заключенных была заранее списана в процент неизбежных потерь при транспортировке.