Книга Рискни ради любви - Кара Эллиот
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Измученная ночными кошмарами, Алессандра поднялась рано утром и стала торопливо собирать оставшиеся вещи для путешествия в город.
Шлеп! Это корсет упал на пару коротких ботиночек. Бух! Книга рухнула на набор серебряных щеток для волос. Захлопнув наконец свою складную дорожную сумку, Алессандра отвернулась от туалетного столика, чтобы: не смотреть в зеркало. Она уже успела заметить два лихорадочных красных пятна у себя на щеках, и ей не хотелось видеть еще какие-то напоминания о полуночном безумии.
Для человека, который гордится своим умом, она вела себя не очень разумно. А уж теперь, оценивая собственное поведение при свете дня, она поняла, что оно было и вовсе недопустимым. Ничего подобного с ней прежде не случалось.
— Думаю, мы готовы, Лукреция.
Насколько она понимала, им не удастся покинуть поместье сэра Генри достаточно быстро.
Горничная вышла, чтобы позвать лакея, который должен был отнести вниз сундуки с вещами. Алессандра взяла свою шаль и позвала дочь на лестницу.
— Изабелла, не съезжай по перил… Слишком поздно!
Малышка уже скользила вниз по полированному дубу. Но вслед за ее довольным смехом последовал громкий удар.
— Дитя мое, ты настоящая угроза обществу, — донесся сверху подозрительно знакомый голос.
Быстро сбежав вниз по ступеням, Алессандра увидела Черного Джека Пирсона, который осторожно поднимал Изабеллу с пола.
Он поднял на нее взгляд, и на мгновение женщина ощутила, как ее обдало жаром. У него были темные глаза цвета жидкого шоколада, что напомнило ей о том, как она плавилась в его объятиях всего несколько часов назад. Их глаза встретились, и Алессандра поняла, что Джек тоже думает об их полуночной встрече. Казалось, на кончиках его ресниц блеснул золотой лучик, а на его лице появилось выражение смущения, смешанное с…
Сердитый голос Изабеллы прервал этот бессловесный разговор.
— Не стоило ловить меня, сэр, — посетовала девочка, аккуратно расправляя юбки.
— Нет? — проворчал Джек. — Да если бы я этого не сделал, ты налетела бы прямиком во-он на тот щит…
— Вы так думаете? — с надеждой спросила она. — Мы с Перри поспорили, кто из нас сможет улететь от лестницы как можно дальше от этого места. Я бы наверняка выиграла на целую милю, — Девочка недовольно поморщилась. — Вот что было бы, не останови вы меня.
Джек выразительно посмотрел на Алессандру.
— Насколько я понимаю, за конечностями дочери вы следите не больше, чем за ее языком, — проговорил он. — Мне всегда казалось, что Италия — цивилизованная страна, а не рай для темпераментных озорников и сорвиголов.
Как несправедливо, что этот человек, по сути, возложил на нее ответственность зато, что произошло прошлой ночью!
— Тоже мне, ругает черт дьявола за черноту!
— Я… — Явно испытывая некоторую неловкость, Джек посмотрел на Изабеллу. — Если вам показалось, что я в последнее время вел себя не совсем по-джентльменски, прошу меня за это простить.
— Да уж, именно так и было, несмотря на то что лорд Джеймс Джекхарт Пирсон всегда ведет себя как истинный джентльмен, — насмешливо промолвила Алессандра.
— Во всяком случае, стараюсь, — отозвался Джек, хотя его недружелюбный тон говорил об обратном.
Раздосадованная его пренебрежением и не оставляющим ее чувством вины, Алессандра не осталась в долгу:
— А я бы сказала, что ваши манеры оставляют желать лучшего, сэр.
Джек покраснел.
— И все это из-за того, что меня спровоцировали две самые горячие женщины во всем христианском мире. — Подняв с пола упавшую шляпу, он надел ее. — Всего хорошего, леди. Позвольте мне уйти, леди, потому что я не намерен и дальше терпеть оскорбления.
— Высокомерный олух! — прошептала Алессандра.
С одной стороны, ее переполняла ярость, а с другой — она чувствовала себя весьма смущенной, когда Джек, повернувшись, пошел прочь по холлу. Вскоре звук его шагов, эхом разносившихся по дому, затих у входной двери.
— А что такое олух, мама? — спросила Изабелла.
— Не важно, моя хорошая.
Ей хотелось бы возразить Джеку, но она понимала, что его критика была вполне оправданной. К тому же, вспоминая их встречу прошлым вечером, она никак не могла гордиться собой. Или собственной дочерью.
— Идем, наш экипаж ждет, — сказала она, положив несколько вещей, лежавших на столике, в свою дорожную сумку.
— Что это? — поинтересовалась Изабелла.
— Основы хорошего тона для юных леди, — ответила Алессандра, взяв еще одну книгу. — А еще словарь английских слов, которые разрешено произносить в обществе воспитанных людей.
— Мне больше нравилось в Италии, — сказала Изабелла. — Там не было так много правил, особенно когда папа был жив. — Ее губы задрожали, когда она посмотрела на перевязанные кожаными ремешками тома. — Почему мы не можем поехать домой?
— Англия теперь наш дом, — ответила Алессандра, стараясь не подавать виду, как ее огорчает грусть дочери.
Господи, как она скучала по Стефано — по его мудрости, остроумию, теплу! Он всегда был крепкой опорой в ее жизни. После его смерти она сама чувствовала себя маленькой девочкой, в чем-то беспомощной, в чем-то наивной.
Крепче сжав руку Изабеллы, Алессандра добавила:
— Поэтому нам надо постараться сделать нашу жизнь как можно лучше.
— Почему?
Простой вопрос, но как на него ответишь?
— Потому что… — Наклонившись, она убрала шелковистые кудряшки со лба дочери. — Потому что, tesoro[1], назад пути нет. Мы должны позаботиться о будущем, а не думать о прошлом. Поэтому не надо больше хмуриться, — продолжала маркиза с деланной веселостью. — Лучше подумай обо всем новом и интересном, что ты сможешь узнать в Англии. Смотри, ты начала брать уроки рисования, съездила в лондонский Тауэр, обучилась новому виду спорта — крикету…
Изабеллы просияла при упоминании крикета.
— Лорд Хэдли сказал, что будет давать нам с Перри уроки бокса, как только вернется из свадебного путешествия, — проговорила она.
— Ну вот, видишь, — улыбнулась Алессандра. — А в Италии маленьких девочек не учат драться кулаками.
— Мне нравится лорд Хэдли, — задумчиво промолвила Изабелла. — Он гораздо приятнее, чем его друг. — Слово «гораздо» она произнесла с ударением.
— Светские мужчины обычно не умеют так хорошо ладить с детьми, как лорд Хэдли, — заметила Алессандра.
Изабелла снова нахмурилась:
— Хэдли никогда не называл меня бесенком! Даже когда я ударила его в грудь крикетной битой и он упал на задницу.
— Возможно, это потому, что ты никогда не называла Хэдли сукиным сыном и сушеной свиньей, — напомнила Алессандра дочери.