Книга Призраки двадцатого века - Джо Хилл
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Великан везет их на заброшенную туристическую стоянку в пригородном парке, где заставляет Джима и Кейт ласкать друг друга. Когда ему кажется, что Кейт целует мальчика недостаточно искренне, он разрезает ей лицо и вырывает язык. В последующей неразберихе — Джим вопит, слепо мечется, повсюду кровь — Кейт удается убежать в заросли. Три часа спустя она выходит на шоссе, истерически рыдая и истекая кровью.
Ее похитителя так и не находят: он и Джим покинули парк и исчезли. Полицейским не удается установить ни единого факта об их личностях. Они не знают, кто такой Джим и откуда он, а о великане им известно и того меньше.
Две недели спустя после выписки Кейт из больницы появляется первая и последняя ниточка: девушка получает по почте конверт с двумя желтыми пуговицами — улыбающиеся рожицы заляпаны засохшей кровью — и фотографией моста в Кентукки. На следующее утро под этим мостом водолаз находит полуразложившееся тело мальчика, в пустых глазницах которого прячутся мелкие рыбешки.
Раньше Кейт была симпатичной девушкой, теперь же она внушает всем жалость и ужас Она понимает чувства окружающих: она и сама не может без содрогания смотреть на себя в зеркало. Кейт начинает посещать специальную школу, чтобы научиться языку жестов, но скоро бросает ее. Ее соученики — глухие, хромые, уроды — вызывают у нее отвращение своей беспомощностью.
Кейт пытается вести нормальную жизнь, но безуспешно. У нее нет близких друзей, нет и не может быть работы, она комплексует из-за своей внешности и немоты. В одном особенно мрачном эпизоде Кейт напивается допьяна, чтобы набраться смелости и подойти к мужчине в баре, однако мужчина и его друзья осмеивают ее.
По ночам она не может спать из-за постоянных кошмаров: в снах она переживает невероятные и омерзительные вариации своего похищения. В некоторых из них Джим не жертва, а соучастник преступления, он яростно насилует девушку. Пуговицы, пришитые к его глазам, во сне превращаются в зеркальные диски, где она видит искривленное отражение собственного лица, которое, следуя безупречной логике сна, уже изуродовал шрам. Иногда сны возбуждают Кейт. Ее психотерапевт говорит, что это нормально. Она отказывается от его услуг, когда обнаруживает, что он нарисовал в своем блокноте издевательскую карикатуру на нее.
В поисках средства от кошмаров Кейт пробует джин, обезболивающие таблетки, героин. Ей нужны деньги на наркотики, и она ищет их в секретере отца. Отец застает ее за воровством и прогоняет из дома. В ту же ночь мать звонит ей, чтобы сообщить, что отец в больнице — с ним случился сердечный приступ, — и просит не навещать его. Вскоре после этого в центре для детей-инвалидов, где Кейт в конце концов нашла себе работу, один ребенок карандашом протыкает глаз другому. Вины Кейт в происшедшем нет, однако расследование инцидента выявляет ее дурные привычки. Она теряет работу. Затем она справляется с наркотической зависимостью, но найти другое место ей никак не удается.
Однажды осенью она выходит из местного супермаркета и на парковке перед магазином видит полицейскую машину. Капот машины поднят. Полицейский в очках с зеркальными стеклами изучает перегретый радиатор. Кейт случайно бросает взгляд на заднее сиденье машины — а там, в наручниках, сидит ее великан, десятью годами старше и пятьюдесятью фунтами тяжелее.
Кейт пытается сохранять спокойствие. Она подходит к полицейскому, нырнувшему под капот, пишет ему записку с вопросом, знает ли он, кто сидит в его машине.
Тот отвечает, что этого парня арестовали за попытку вынести из хозяйственного магазина на Плезант-стрит охотничий нож и рулон изоленты.
Кейт знает этот магазин, она живет буквально в трех минутах ходьбы от него. Ноги у нее подгибаются, и полицейский еле успевает схватить ее за руку, прежде чем она упадет.
Она пишет отчаянную записку, пытаясь объяснить, что великан сделал с ней, когда ей было семнадцать лет. Карандаш не поспевает за мыслями, и Кейт сама с трудом понимает написанное. Но полицейский ухватывает суть. Он подводит ее к пассажирскому сиденью и открывает дверцу. Мысль о том, что ей придется сидеть в одной машине с чудовищным похитителем, приводит Кейт в ужас. Девушку охватывает безудержная дрожь, но полицейский напоминает, что великан закован в наручники, сидит на заднем сиденье и совершенно безопасен, а ей необходимо срочно дать показания в полицейском участке.
Наконец она садится в машину. В ногах у нее лежит теплая куртка. Полицейский говорит, что это его куртка и Кейт может накрыться ею — так будет теплее, и дрожь пройдет. Она поднимает на него глаза, собираясь написать ему коротенькое «спасибо» — и замирает, не в силах шевельнуться. Ее напугало собственное отражение в его зеркальных очках.
Он закрывает дверь и возвращается к раскрытому капоту автомобиля. Кейт непослушными пальцами пытается поднять с пола куртку. К нагрудным карманам куртки справа и слева от молнии пришиты две крупные желтые пуговицы с нарисованными рожицами. Кейт хочет открыть дверцу, но замок заблокирован. Стекло окна не опускается. С грохотом захлопывается капот. Мужчина в зеркальных очках, который совсем не полицейский, зловеще ухмыляется. «Пуговичный мальчик» идет вдоль машины к задней двери, чтобы выпустить великана: ведь чтобы вести машину, нужны глаза.
В густом лесу очень легко заблудиться и начать ходить кругами, и впервые Кейт понимает: именно это с ней и случилось. Она убежала от «пуговичного мальчика» и великана в лес, но выбраться оттуда так и не смогла. С тех самых пор она бродила во тьме и зарослях, описывая огромный и бесцельный круг, и двигалась обратно к похитителям Теперь она пришла туда, куда и направлялась. Такая мысль не ужасает ее, а странным образом успокаивает. Ей кажется, что ее место здесь, с ними, и это доставляет ей облегчение: очень важно найти свое место в жизни. Кейт откидывается на спинку сиденья и, чтобы согреться, бездумно накрывается курткой «пуговичного мальчика».
Эдди Кэрролла не удивило, что Нунана уволили за публикацию «Пуговичного мальчика». Рассказчик подробно останавливался на подробностях деградации женщины, и героиня выглядела почти добровольной соучастницей в подавлении собственных эмоциональных, сексуальных и духовных потребностей. Это плохо… но Джойс Кэрол Оутс[2]печатала точно такие же рассказы в журналах, ничем не отличающихся от «Северного обозрения», и получала за них награды. На самом деле непростительным грехом был шокирующий финал.
Кэрролл предвидел его — прочитав почти десять тысяч рассказов об ужасах и сверхъестественном, он всегда мог предсказать конец, — тем не менее финал ему понравился. А вот в среде литературных знатоков неожиданная концовка (пусть и превосходно написанная) считалась признаком ребячества, коммерческой писанины и дурного влияния телевидения. Читателями «Северного обозрения», предполагал Кэрролл, были пожилые академики. Они рассказывали студентам про Гренделя[3]про Эзру Паунда[4]и до боли в сердце мечтали продать собственные стихи в какой-нибудь почтенный журнал. Для них шоковая концовка в коротком рассказе была столь же неприлична, как шумное испускание газов балериной посреди «Лебединого озера», — подобный промах в их глазах выглядел смехотворно. Профессор Гарольд Нунан либо совсем недавно поселился в академической башне из слоновой кости, либо подсознательно хотел, чтобы его оттуда выдворили.