Книга Тайна распятия - Сергей Владич

— Несчастия возникают вопреки, а не по воле Всевышнего. Люди не следуют Его заповедям… Нажива, стремление к богатству, власти, удовлетворению мелких телесных потребностей вытеснили из их сердец любовь. Но лишь она — единственная реальность, к которой стоит стремиться, все остальное — плод воображения. Вот смотри: у меня нет ничего, а ты, по твоему мнению, всесилен. Но счастлив ли ты? А я — счастлив безмерно.

— Ты — счастлив? Избитый, охрипший, в грязном рубище и на волоске от смерти? — Пилат только из любопытства продолжал этот странный диалог. Для себя он уже решил, что перед ним безобидный бродяга, хотя и софист с хорошо подвешенным языком, которого, очевидно, по ошибке приговорили к смерти.

— Да, я счастлив и могу рассказать тебе почему. Два дня назад я был в Галилее и близ Тивериадского озера встретил группу всадников, среди которых была молодая женщина редкой красоты. Душа ее была в большой тоске, а тело покрыто ужасной коростой. Люди направлялись к Мертвому морю, но я поговорил с женщиной, и теперь она знает, как излечить свое тело, а главное — душу…Теперь ее жизнь изменится, и это доставляет мне радость.

Пилат напрягся. Неужели он говорит о Клаудии?

— Как ее звали?

— Я не знаю. Это не имеет значения. Я не знаю, кто была эта женщина, откуда она и как ее зовут. Я же говорю — Бог един для всех, и для него как для Отца все дети равны.

— Да-да, кажется, в бумагах синедриона говорится, что ты называешь Бога отцом. Ты что же, утверждаешь, что ты — сын Бога? — В голосе Пилата сквозила явная насмешка.

— Ты — тоже творение Бога, префект. Мы все его дети. Я только это и говорил, что я — сын своего отца, а то, что Всевышний — Отец нам всем, так с этим не спорит даже Каифа.

Время подошло к полудню. Был хамсин — сухой и жаркий юго-восточный ветер, несший с собой много песка и пыли. Изнуряющая жара мешала Пилату думать, да и сидеть в кресле ему было тяжело. Пилат несколько запутался и решил отложить допрос. Его что-то начало беспокоить в арестанте, и он понял, что нужно собраться с мыслями.

Пилат приказал страже увести арестованного. Кроме того, он послал гонца к Каифе с просьбой прибыть во дворец немедля. Лишь после этого префект отправился в свои личные покои, где его терпеливо дожидался Афраний. Им снова было о чем поговорить.

* * *

Клаудиа не находила себе места. Ей было тесно и невыносимо одиноко в собственном доме. Встреча в Галилее вмиг перевернула ее жизнь. Прежде всего свершилось чудо, в которое невозможно было поверить. Тем вечером, когда они вернулись с полдороги назад, в Кейсарию, Клаудиа лишь успела принять ванну… А уже следующим утром ее кожа блистала молочной белизной и была чиста, без малейших признаков болезни. Всю дорогу домой и даже теперь ее не покидали мысли о встретившемся ей необыкновенном лекаре. Она все еще ощущала на себе его взгляд, слышала его голос… Наконец Клаудиа решилась.

Она приказала отправить нескольких солдат в Галилею, чтобы найти странного путника по имени Иешуа и любой ценой, пусть даже силой, привезти его в Кейсарию. Однако солдаты вернулись с ужасными новостями: Иешуа арестован в Ершалаиме по приказу иудейского первосвященника Каифы, его ждут суд и, возможно, смерть. Дело теперь передано римской власти.

Времени на раздумья уже не было. Клаудиа велела седлать коней. Его нужно было спасти!

Дорога до Ершалаима заняла целый день, хотя всадники скакали без остановки и едва не загнали лошадей. Только поздним вечером дня праздника Пасхи в страшную грозу она въехала в город через Яффские ворота. К ночи необыкновенный холод пришел на смену удушающему дневному зною, и даже плащ не спасал Клаудию от озноба. Она уже все знала. Суд префекта состоялся, приговор синедриона был утвержден, а Иешуа — казнен, причем с особой жестокостью, по римской традиции, то есть распят. Ее душа была пуста, никаких чувств и желаний, только бесконечная тоска от одиночества вдруг охватила ее. Безразличная ко всему, Клаудиа прибыла во дворец Ирода Великого, сошла с коня, и ее провели к мужу. Пилат сидел в кресле у огня, неподвижный, как мраморная статуя. Он даже не пошевелился, не повернул головы и не сказал ничего, когда промокшая насквозь Клаудиа подошла к нему и присела на кушетке рядом с креслом. Воцарилась тишина. Ни звука, ни малейшего шевеления воздуха, только мелко дрожащее, будто от холода, пламя продолжало беззвучно пожирать кедровые дрова. Так продолжалось неведомо сколько. Наконец Клаудиа сказала с горечью в голосе, но спокойно и беззлобно, как выговаривают несмышленому ребенку за мелкую шалость:

— Как мог ты распять его? Ведь он же ни в чем не виноват, и ты это знаешь… Он был великий, необыкновенный лекарь, он умел лечить не только тело, но и душу… Он вернул меня к жизни… И он помог бы и тебе снова ощутить любовь, радость бытия.

Вновь воцарилось молчание. А затем вдруг прогремел жуткий гром. Пилат будто ждал его. Он в одно мгновение ожил, повернул к ней голову, наклонился вперед и, глядя Клаудии прямо в глаза, с неожиданной силой в голосе произнес:

— Ты ничего не знаешь! Он — не лекарь. И я не распял его! Я его спас!

Глава 2

Монастырь Святого Георгия

«Много тайн хранит в себе Иудейская пустыня. Путешествуя по ее бесконечным просторам среди выжженных солнцем гор и безводных ущелий, трудно себе представить, что здесь когда-то жили люди. И до сих пор, несмотря на поступь цивилизации, в этих местах все еще можно встретить в самом неожиданном и не подходящем для этого уголке развалины древних жилых построек или пещеру, в которой, судя по ее устройству и рисункам на стенах, обитали кочевники-скотоводы. Но ущелье Вади Кельт совершенно другого рода. Ныне достоверно известно, что люди здесь жили издавна. Оно тянется вдоль северной части Иудейской пустыни, начинаясь возле Иерусалима и спускаясь к долине реки Иордан вблизи Иерихона. В период зимних дождей его скалистые и кажущиеся безжизненными склоны оживают, а воды Кельта превращаются в бурный поток. Еще во времена Второго Храма вдоль ущелья был построен гигантский акведук, который прослужил много столетий. Там и сейчас бьют три источника: Эйн-Фара, Эйн-Фавар и Эйн-Кельт, а возле одного из них лежат три огромных плоских камня, которые арабы называют Кубур Бней-Исраэль — Могила сынов Израиля. Иудеи верят, что там находится могила Рахили, ибо сказано: „И умерла Рахиль, и погребена на дороге в Ефрафу…“. А место, где воды из ущелья впадают в реку Иордан, особо почитаемо христианами, ведь по преданию именно там Иоанн Креститель крестил Иисуса Христа…» — Анна Николаевна Шувалова оторвалась от чтения путеводителя, который она прихватила с собой в Иерусалиме, и огляделась. Водитель-араб, согласившийся подвезти ее до Вади Кельт за весьма умеренную плату, видимо, очень гордился, что в его старенькой машине едет такая красивая женщина. Вероятно, поэтому он нарочно так долго выбирался из города по кривым улочкам арабских кварталов, окружающих его восточную часть. Но теперь они уже ехали по шоссе на приличной скорости, быстро удаляясь от легендарной горы Мориа по направлению к долине Иордана. Старенький и видавший виды «фольксваген» напряженно кряхтел, едва поспевая за поворотами дороги, то и дело петляющей между желто-серыми горами Иудейской пустыни, раскинувшейся сразу за Иерусалимом.