Книга Любовь и Рим [= По воле рока ] - Лора Бекитт

Марк Ливий смягчился. Все-таки он очень любил дочь.

– Ладно. Заплати! – Кивнул Приаму и повернулся к Ливии: – Надеюсь, ты останешься довольна своим приобретением.

– Где ты отыскала эту рабыню? – спросил Децим.

– На Форуме. Я была там с Юлией – ей понадобилось купить кое-какие вещи к свадьбе, и она попросила ее сопровождать.

– Они с Юлией ни о чем не думают, кроме предстоящего замужества и своих женихов! – со смехом сказал Децим, поднимая кубок с фалернским, и Ливия смущенно опустила ресницы.

После десерта встали (в доме Марка Ливия редко подолгу засиживались за обедом) и, вымыв руки, отправились каждый по своим делам.

Задержавшись на пороге, Марк Ливий положил твердую ладонь на плечо Ливий.

– Луций Ребилл достойный человек, – неожиданно произнес он. – А тебе уже семнадцать лет – совсем взрослая. Не хочется расставаться с тобой, но пора. – И, помедлив, прибавил: – По крайней мере, тебе нечего бояться, что супруг погибнет на одной из бесчисленных войн…

Ливия удивилась последним словам отца. Она привыкла слышать, как Марк Ливий говорит об исключительности римского государственного строя и римского гражданства и необходимости подчинения других, менее просвещенных народов. Завоевания расширяют могущество богов, любил повторять он, потому военная служба является первейшим долгом каждого честного гражданина.

Очевидно, люди, даже такие цельные, как ее отец, далеко не всегда последовательны в суждениях, особенно когда дело касается чего-то личного. Почему-то девушке вспомнился давний случай, впервые натолкнувший ее на мысль о том, что многие явления и вещи существенно отличаются от представления человека о них. Когда-то в атрии стояла ваза, по слухам, принадлежавшая ее покойной матери, и однажды неловкий раб уронил ее и разбил. Был жуткий скандал, провинившегося невольника наказали со всей строгостью, а еще через несколько дней Ливия увидела осколки вазы на заднем дворе: в них играли дети рабов, и даже отец с полнейшим равнодушием наблюдал эту картину…

Погруженная в размышления Ливия прошла в перистиль. Близился вечер, с небес лился таинственный тусклый свет, превращавший мраморные тела статуй в медные, золотивший тучи рассыпаемой фонтаном водяной пыли, трепетавший на поверхности маленького бассейна в центре дворика. Неподвижный воздух был напоен живительной прохладой, кое-где в вышине бездонного неба поблескивали холодновато-колючим светом огоньки ранних звезд, а редкие, похожие на белопарусные корабли облака были обведены огненной линией.

Девушка опустилась на любимую скамью. В перистиле всегда было много цветов – пышные дамасские розы, застенчивые маргаритки, нежные лилии и пламенные маки. Ливия обожала это царство воды и зелени, где было так приятно наслаждаться покоем, где она внимала голосу души и сердца, не опасаясь неожиданной внутренней бури или внезапной тоски, потому что в эти мгновения вся жизнь казалась не более чем ниспосланным богами сном.

Между колонн появился мужчина; в тени его лицо казалось темным, точно коринфская бронза. Это был Децим; он в самом деле сильно загорел за те несколько недель, что провел в загородных владениях отца. Глядя на него, Ливия тоже захотела вырваться за пределы Рима: ей вдруг стало тесно в том мире, в каком она пребывала с детства.

Несколько мгновений Децим молча смотрел на сестру. Иногда она казалась ему такой странной… Мечтательность, стремление созерцать окружающий мир – такие вещи не понимались, не поощрялись и не принимались римским обществом. Римлянин создан для того, чтобы действовать, он должен четко осознавать свои цели и добиваться их, его разум столь же холоден, как и его молитвы, и душа не создана для пустых волнений. Святое дело – уповать на милость богов, но они редко даруют человеку больше, чем он сам заслужил своими поступками и образом мыслей.

Что же касается брака… Долг, порядок, закон – любое из этих слов годилось для того, чтобы заменить слово «любовь».

– Я всегда знаю, где тебя искать, – сказал Децим, присаживаясь рядом с сестрой, и, желая поддразнить ее, спросил: – Почему ты грустна? Скучаешь по жениху?

Девушка покачала головой:

– Ты знаешь, что нет. Хотя, признаться, я ожидала, что отец пригласит Луция на обед.

– Так отец ничего не сказал? Луций срочно уехал в одну из южных провинций.

– В таком случае он мог бы проститься со мной.

– Не успел, – произнес Децим таким тоном, каким взрослые объясняют детям очевидные вещи, о коих последние, в силу своего неразумного возраста, не имеют понятия. – Ты просто не знаешь, как это бывает: спешка, суета, и вот ты уже в пути, за много стадий от Рима…

– Тогда прислал бы письмо, – упрямо сказала Ливия. – Он ведет себя так, будто я уже принадлежу ему, словно между нами все решено.

– А разве нет? Ведь ты сама дала согласие выйти за Луция Ребилла.

– Я могла поступить иначе? Ты знаешь отца: уж если он задумал устроить этот брак…

Децим продолжал смотреть на сестру с чувством, близким к жалости. Слишком хрупкая, казалось, напрочь лишенная столь свойственных юности живости и задора, она была совсем незаметна в толпе статных, блистательно-ярких римских красавиц, таких, как ее ближайшая подруга Юлия. И вечная задумчивость Ливий скорее отталкивала и смущала, чем притягивала и вызывала интерес. В детстве они были очень дружны, но в последнее время ему становилось все труднее ее понять.

– Видишь ли, сестра, есть вещи, приходу которых не воспрепятствовать, ухода которых не остановить. Будущее уже существует, его нельзя изменить, нить твоей жизни уже спряли мойры. Тебе прекрасно известно: желать невозможного свойственно лишь непокорным рабам да глупцам. Что касается Луция, вряд ли отец сумел бы найти тебе лучшего мужа. Ребилл умен, серьезен, он многого добьется в жизни. Признаюсь, некоторые из моих знакомых посещают разные непотребные места или состоят в открытой связи с известными продажными женщинами, но о Луций Ребилле не ходит никаких порочащих слухов.

– А о тебе? – неожиданно спросила девушка.

Брат весело рассмеялся. Он всегда пребывал в прекрасном расположении духа, что иной раз слегка раздражало Ливию, так же, как у него вызывала недовольство ее непонятная печаль.

– О моей страсти ты знаешь!

Да, она знала. Децим увлекался игрой в кости. Хотя эта азартная игра была запрещена в течение всего года, за исключением праздника Сатурналий, многие беспечно нарушали запрет. Разумеется, Марк Ливий Альбин не подозревал о тайном увлечении сына, которому, к счастью, пока не доводилось проигрывать слишком большие суммы.

– Ладно, – сказал Децим, – теперь я должен оставить тебя. Мне нужно поговорить с отцом.

Когда он ушел, Ливия позвала Эвению, рабыню, руководившую женской частью прислуги, и велела ей прислать в перистиль новую девушку.

Рабыня несмело вошла и преклонила колени. Ее щеки и нос покрывала похожая на мельчайшие брызги золотистой краски россыпь веснушек, но черты лица были тонки и красивы. Худые, но сильные руки загорели, как на просторах вольных полей, а туго стянутые лентой волосы, днем, на Форуме, казавшиеся пламенно-золотыми, точно шлем Минервы, сейчас, в тени, словно бы потускнели, приобрели тот желтовато-коричневый оттенок, какой имеет спаленная солнцем трава.