Книга Посол Господина Великого - Андрей Посняков

Изба была старой. Крытой желтой соломой, покосившейся, вросшей — не по климату — в землю. Под стать избе забор — жерди посгнили, погорбатились, кое-где упали на землю. Ворота кое-как держались еще Божьим словом… а скорее, и не Божьим вовсе…

На конское ржание отворилась, заскрипев, дверь. Высунулась из избы бабка, обликом — истинная ведьма. Кривая, костистая, горбоносая. Левый глаз бельмастый, правый — смотрит, аж жжет! Насквозь буравит! Одета бабка в хламиду бурую, на главе плат черный с кистями повязан, в желтой руке — посох рябиновый.

Увидев гостей незваных, сощурилась неприветливо:

— Чего надобно, аль просто так зашли, на погибель свою?

— Не на погибель, бабуся, а за делом. Нет ли у тебя, случайно, зелья какого приворотного?

— Не держим такого, — сверкнула колдунья глазом. — Одни травы от лихоманки.

— Хорошо. Давай травы. Оплата по прейскуранту?

— Чего?

— Сколько стоят-то?

— Полденьги пучок!

— А в рот тебе не плюнуть, бабуля?

— Ладно. Отдам за полпула… только всю связку. Жаб сушеных не надобно ль?

— Ну, если только коньяк настаивать. А вообще, пока нет, не надобно. Давай свои травы.

— Ждите!

Захлопнув дверь, бабка Игнатиха скрылась в избе. Долго не показывалась, искала, видно. Рядом с избой сараюха приткнулась дощатая. Олег Иваныч кивнул Олексахе — проведай. Тот ломанулся мигом, тут же и возвратился докладывать.

— Ничего такого, Олег Иваныч, но бельишко кой-какое сушится.

Усмехнувшись, Олексаха поднял зажатый в руке алый лоскут.

— Неужто пионерский галстук? — пошутил Олег Иваныч. — Частичка комунячьей крови. В общем, белая палата, крашеная дверь.

— Плат-то девичий, — не понял шутки Олексаха. — Красивый плат. Бабки таких не носят.

Тут вышла из избы Игнатиха. Шамкнула ртом беззубым, травы пучок протянула.

— И что — полпула за сей гербарий? Ну, бабка, ты в пролете. Чья, кстати, косынка? Да не смотри ты так, нам твое колдовство — тьфу — напрочь по барабану. Ульянка где, сказывай! Да не бойся, друзья мы… Гришани-отрока волей присланы.

Колдунья, проявив неожиданную прыть, попыталась скрыться в избе. Не на тех напала! Олег Иваныч ловко подставил сапог в щель меж косяком и дверью.

— Чур тебя, чур! — плюнув на гостей, зашипела Игнатиха и сделала последнюю попытку впиться Олегу Иванычу в глаза желтой костлявой рукой.

— Ну ты вообще уж ополоумела, блокадница хренова! — не на шутку рассердился Олег Иваныч. — На костер захотела, кости попарить? Так мы тебе это враз обеспечим… Хватай ее, Олексаха!

В этот момент из распахнувшейся двери выскочила девчонка с черными распущенными по плечам волосами. В руках она держала настороженный боевой самострел. Как и натянула-то, умудрилась? Блеск ее холодных голубых глаз обещал пришельцам мало хорошего.

— А ну, отпустите бабусю, не то хуже будет!

— Ох, как надоели мне эти тинейджеры, — покачал головой Олег Иваныч, поворачиваясь к девчонке. — Ты Ульянка, что ль?

— Не твоего ума дело! Отпускай, сказываю!

— Я — Олег Иваныч. Гришаня, чаю, рассказывал?

— Рассказывал. А не врешь?

— Ну, блин. — Олег Иваныч почесал затылок. — У Гришки родинка под левой лопаткой, так?

— Ну, так, — подумав, согласилась девчонка и покраснела.

— Может, в избу пройдем все-таки? Не май месяц.

Ульянка посторонилась, опустив самострел, и Олег Иваныч, пригнувшись, вошел в жилище. За ним последовала и сама хозяйка, колдунья Игнатиха, ведомая бдительным Олексахой.

— Что с батюшкой? — Ульянка схватила за руку усевшегося на лавку Олега Иваныча. Ничего не отвечая, тот внимательно рассматривал внутреннее убранство избы. Закопченные стены, такой же потолок — избенка была курной, — узкое, едва пропускающее свет оконце, затянутое бычьим пузырем. По стенам висели пахучие пучки трав, выделанные беличьи и куничьи шкурки, в углу — к удивлению Олега — икона Параскевы Пятницы. Пятницы… Где-то уже слышал Олег Иваныч про пятницу-то… В центре, в очаге, сложенном из округлых речных камней, весело пылало пламя.

— Плохо дело с батюшкой-то твоим, — в ответ на Ульянкины мольбы молвил Олег Иваныч. — Пойман и в поруб посадничий брошен! Ну не реви, не реви, не надо. — Он ласково погладил плачущую девчонку по голове. — Слезами, сказывают, горю не поможешь. Хозяйка, может, угостишь чем?

Выпущенная из цепких рук Олексахи колдунья, поворчав, поставила на стол глиняный кувшинец с исполненным квасом. Хороший напиток, хмельной и на вкус приятный.

— Короче, нельзя Ульянке тут оставаться. Сыщут!

— Да как сыщут-то?

— Как, как… Как мы отыскали. Бежать ей надо, бабуся! И чем скорее — тем лучше. Иначе и ее пытать будут. На Москве сестрица есть, батюшка сказывал?

— Так. Гликерья. За Нежданом, двора постоялого держальщиком, замужем, — кивнула Ульянка.

— Примут сестрица-то с держальщиком?

— Про Неждана не знаю. А сестрица, думаю, рада будет… А батюшка-то? А… А Гриша… он что, тоже в порубе?

Олег Иваныч кивнул, задумался.

— Посольство московское не сегодня-завтра отъедет. Поговорю с Товарковым, Иван Федорычем. А ты наготове будь. Ежели что, вот он, — Олег Иваныч кивнул на Олексаху, — заедет конно. Поняла, дщерь неразумная?

— Ой, батюшка…

Поцеловав руку Олегу Иванычу, Ульянка бросилась на колени, к иконе:

— Матушка, Параскева-Пятница, убереги батюшку да Гришу…

— Ладно, не убивайся. Может, и обойдется еще…

Врал Олег Иваныч. Ой, врал, ой, лукавил. Ой, не обойдется. Не обойдется, коль сама Господа за дело то взялась. Хоть и поставлен Олег Иваныч главным — а у бояр, у каждого, свой сыск! Вощаника-то Петра точно казнят — велики улики, а откуда они взялись, разбираться не станут, некогда — упасти бы Гришаню-отрока. Тоже неизвестно — как…

— Коль ты Олег Иваныч, и у меня есть тебе молвить что, — провожая, вышла следом на двор колдунья, бабка Игнатиха.

— Ну, молви, коль есть. Имя вот твое не знаю…

— Марта я.

— Молви, Марта Игнатьевна.

— Есть у тебя враг сильнейший — Ставр-боярин! Пасись его, господине! Пасись! Зело коварен Ставр.

Олег Иваныч усмехнулся: а то он этого раньше не знал:

— Благодарствую, Марта Игнатьевна…

Простились, обратно в палаты поехали — думать, как Петра с Гришаней выручать… Некогда и пообедать было — перекусили на Торгу пирогами заячьими…

Тусклое солнце светило сквозь серую морозную дымку. Медленно прокатившись по небу, склонилось к закату, на миг лишь окрасив оранжевым светом узорочье боярских теремов Неревского конца. Ушло, закатилось за городскую стену, лишь красный отблеск держался какое-то время на золотом куполе храма Федора Стратилата. Из своего терема смотрел на него боярин Ставр сквозь слюду окон. Хлебнув из братины квасу, подсел к столу, скривил тонкие губы в улыбке. Вытащил из дубовой шкатулки березовые квадратики-грамоты, подсвечник ближе подвинул. Горели свечи, потрескивая, стекал, капал плавленый воск.