Книга Хозяин Земли Русской. Третий десант из будущего - Борис Орлов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Поэтому назвать меня самозванцем — наиболее выгодно в данном случае. Народ наш российский за сотни лет существования государства к самозванцам как-то привык… Практически любая насильственная смерть помазанника божия вызывала целую волну самозванцев!
Смерть царевича Димитрия — и аж целых четыре самозванца! Казнь Алексея Петровича, сына Петра Великого, — появились лже-Алексеи. Убийство Петра Третьего (те самые геморроидальные колики!), и, пожалуйста, — самозванцы тут как тут, во главе с Пугачевым! Убийство Иоанна Антоновича — явились лже-Иоанны. Убийство Павла — было несколько самозванцев, именовавших себя Павлами Петровичами. В тридцатых годах девятнадцатого века несколько раз объявлялись лже-Константины. А в восьмидесятых годах появились, по некоторым сведениям, лже-Александры Вторые! Насколько мне помнится из «той жизни», в самом конце девятнадцатого века несколько раз выскакивали лже-Георгии. Ну а после революции и массовой резни Романовых так и вообще — полный разгул: лже-Алексеи и лже-Анастасии во множестве. И это еще не считая разнокалиберных великих (и не очень) князей царствующего дома!
Так что… появление лже-Николая никого не удивило!
Однако все расчеты портят уцелевшая императрица и тело (практически неповрежденное, а, стало быть, легко опознаваемое) императора. Да и я — вовсе не безродный казачок Емелька. Сторонников у меня хоть отбавляй — зря я, что ли, тратил столько сил и средств на подготовку своего царствования!
Правда, сейчас ситуация осложняется тем, что Платов, зараза, уволок с собой большую часть именно из тех полков, которые были наиболее подготовлены, больше и дольше всех были знакомы с новым оружием и новыми приемами ведения боя. Читай — наиболее верные мне полки. Гродненский лейб-гвардии Гусарский и конно-гренадерский лишились трех эскадронов каждый, стрелковый батальон императорской фамилии — восьми рот. Так что положение мое сложное. Ну да будем живы — не помрем!
В Питере — перестрелка, ощущение такое, что кон-но-гренадеры и гродненские лейб-гусары соединились с измайловцами и пытаются с боем вырваться из столицы. Командует всем этим безобразием полковник Максимов. Помогай ему господь, потому что я сейчас ему ничем помочь не смогу…
Но вот, наконец, Москва. На вокзале почетный караул в трауре — встречают покойного государя и государя будущего. Поезд останавливается. Навстречу мне чуть не бегут Келлер с Духовским. За ними, прихрамывая, торопится Долгоруков. Владимир Андреевич тяжело прижимает руку к груди и одышливо приветствует меня:
— Ваше императорское высоче… то есть, простите, ваше величество. Слава богу, добрались. Надеюсь, вы, ваша супруга и ваша матушка в добром здравии?
Я приобнимаю старика, затем пожимаю руки офицерам. Нет, конечно, вряд ли они воспылали ко мне отцовской или дедовской любовью, просто сейчас у них возник реальный, можно сказать верный, шанс высоко взлететь. Конечно, можно и очень низко упасть, но кто слишком много думает о плохом — не увидит хорошего…
В семь-сорок он приедет,
В семь-сорок он подъедет
Наш старый, наш славный,
Наш айцын паровоз.
Он ведет с собой вагоны,
Он ведет с собой вагоны,
Напиханы людями,
Словно сеном воз! Эх!
Жид выйдет из вагона
И двинет вдоль перрона,
На голове его роскошный котелок…
В его глазах больших, зеленых,
В его глазах больших, зеленых,
Горит Варшавский огонек!
Наивная, какая-то совсем детская песенка… Но отчего душу вдруг так сладко щемит и на глаза сами собой наворачиваются непрошеные слезы? Может, потому, что в ней есть все — искрометный еврейский юмор, тонкая самоирония, веселый смех… и в ней чувствуется сама Жизнь?
Вот ведь я, старый сентиментальный дурак, совсем рассупонился… Впрочем, что значит — старый? Я с немалой силой, так, что ногти впились в кожу, сжал свой левый кулак, крепкий, увесистый, покрытый рыжеватым волосом, поднес его поближе к своим молодым, зорким глазам… О! Це гарно! Внушаить!
И тут же перед моим внутренним взором встал другой кулак — нет, не кулак, а так — кулачишко, покрытый дряблой морщинистой кожей с отвратительными пятнами старческой пигментации… и это ведь тоже был мой кулак, и совсем недавно! Знаете, ведь прошло уже почти полгода, как я… э-э-э… изменился. А все никак не могу к себе, новенькому, привыкнуть!
По ощущениям это все равно что с десятилетней «девятки» пересесть вдруг сразу на «Ламборджини-Дьябло». Так и хочется утопить педаль газа до самого пола! И с ревом мотора — рвануть! Чтоб только пыль столбом.
Эх, все-таки есть что-то привлекательное в этой, как ее, матрикации? Единственное неудобство заключается в том, что для того, чтобы получить это новое, здоровое, молодое тело, мне пришлось… гм-гм. М-да… Но нет худа без добра, правда? Что-то находишь, что-то теряешь…
Ну-ка, проведем инвентаризацию! Металлический привкус во рту? Отсутствует. Боли внизу живота, отдающие в промежность? И думать забыл. И крови в моче — как будто и не было никогда… да и сама моча — не выдавливается из немощного тела, с немалой болью, жалкими стариковскими каплями, а журчит могучей струей! Хоть кирпичи ей ломай… Печенка? Аллес гут! Селезенка? Всегда пожалуйста! Потенция? Три месяца назад попробовал всего разок, за занятостью делами на большее времени не хватало, но тем разом остался вполне доволен…
В этот момент, будто материализованная ночная поллюция семиклассника, передо мной нарисовалась премиленькая барышня, с великолепным фиолетовым бланшем под левым, круглым и пустым, как у коровы, глазом, причем глазом небесно-чистой голубизны, и с удивительно большими титьками, выглядывающими из глубо-о-окого декольте.
— Му-у-у… — низким, прокуренным голоском прочувственно выдавила из глубин своей могучей… э-э-э… груди белокурая прелестница.
— Чего тебе, добрая фея? — вежливо поинтересовался я.
— И-ик! — выдала «фея», склоняясь ко мне так, что ее… э-э-э… грудь стала видна до самых сосков.
— Конструктивно! — похвалил я. — Продолжаем разговор?
— И-ик! Прдлж! — ну, хоть что-то осмысленное…
— Так что же тебе, бедняжка, требуется для полного счастья? — ласково спросил я.
— Р-р-рупь! Пщепрщм! — решительно заявила белокурая красотка.
— И что? — удивился я.
— И-и-и-и… все! — ответила «фея».
— Не понял? — решил уточнить я.
— Ну какой вы, влмжн пан, глу-у-у-уп… ик… и-ик… — простонала прелестница. — Ик! Все! Пнмш? За рупь. Как хошь, чем хошь и скока захошь. А у тебя есть р-р-рупь?
— Есть! — не стал отпираться я.
— Пкажь! — потребовала красотка.
