Книга Самая длинная ночь - Сандра Мэй

Растерянный, рассерженный, недоумевающий, обозленный Арман решил действовать наперекор всему, в том числе и собственному непокорному организму. В таких случаях нужна жесткость. И он произнес по-английски, твердо, насколько ему позволял кошачий французский акцент:

– Немедленно впустите меня. Мое имя Арман Жермен Мари дю Шателе, барон Рено, и я настаиваю на том, что мне нужно войти!

– А я Мария Стюарт, очень приятно! Покажите документы!

Он сделал было шаг вперед, и эта дикая кошечка, нет, пожалуй, пантера, едва не зашипела на него. Во всяком случае, под коралловыми губками блеснули ослепительно белые зубки, напоминавшие, естественно, жемчужины. Осторожнее, Арман, лирика в твоем деле не поможет, а навредит!

Он презрительно усмехнулся и медленно засунул руку во внутренний карман пиджака. Водительские права он протянул пантере без единого звука.

На самом деле Арман все больше терялся. Никто, ни один человек в жизни не вел себя с ним таким образом. Сильные мужчины сникали и превращались в жалко лепечущих младенцев, когда на них падал повелительный взор огненных черных очей, а уж документы… Их с него не требовали даже в аэропортах.

Тем временем зеленоглазая ведьмачка внимательно и подозрительно изучала фотокарточку на правах. Несколько раз она бросала быстрый, но проницательный взор на оригинал, а в конце концов даже поковыряла фотографию ногтем (розовый миндаль с перламутровым отливом! все! ни слова о прекрасном!), желая удостовериться, что пластиковый слой не нарушен.

А потом она его удивила. На прелестном личике ясно выразились ужас, недоверие и еще что-то. Видимо, именно так смотрели предки Армана Жермена Мари дю Шателе, барона Рено на привидения, проплывающие под потолком Шато Руайя.

– Этого не может быть!

– Чего именно?

– Вы приехали! Вы не могли этого сделать!

Несмотря на явную абсурдность этого заявления, Арман едва не предложил девице потрогать его, к счастью, вовремя опомнившись. К чему могло привести ее прикосновение, страшно и подумать. В его-то состоянии!

Как странно, подумал другой, внутренний Арман Рено. Как удивительно и невероятно, что мир все еще цветет и благоухает, что красота иных женщин способна свести с ума, что кровь все еще горяча.

Она прекрасна, эта непонятная и незнакомая ему женщина с глазами цвета магического изумруда. Она восхитительна, но надо возвращаться на землю.

– Я приехал. Смог, знаете ли. Сами видите.

Она видела, видела, но все равно не отводила от него изумленного и испуганного взгляда. Потом она отвела глаза и всхлипнула. Это вышло неожиданно и трогательно, Арман едва не кинулся утешать незнакомку, но в этот момент она сама все разъяснила.

– Если бы я только знала… если бы могла предположить, что вы приедете, я бы… Я бы вам сообщила, когда… О господи, но вы ведь… Вы знаете, что Фрэнк и Моника…

– Погибли? Да, знаю.

Арман нетерпеливым взмахом руки словно отмел все соболезнования, которые она собиралась произнести, и это ее явно шокировало. Плевать! Сейчас важно не это.

– Я хочу знать, где моя племянница. Я хочу ее видеть немедленно! Я забираю ее с собой во Францию.

Пантера вернулась.

– Чушь!

– ЧТО. ВЫ. СКАЗАЛИ?

– Я сказала Ч-У-Ш-Ь. Это невозможно.

Она гордо откинула голову назад, водопад медных локонов едва ли не искры вокруг рассыпал, а на пол упали несколько шпилек. Ведьма, черт бы ее побрал! Наглая ведьма, с которой того и гляди свалится халат.

Девушка уперла руки в бедра. Великолепные, надо сказать, бедра. В другое время и при других обстоятельствах Арман сказал бы, что это бедра его мечты, но сейчас дела были поважнее.

– И почему же это невозможно?

Теперь она смотрела на него, как на нечто ползающее и ядовитое, а также, несомненно, отвратительное.

– Потому что! Потому что вы не можете! Я вам не позволю, понятно?

Черные глаза норманнского барона и крестоносца сузились и живо напомнили о вороненой стали, битве при Азенкуре и Гастингсе, а также о праве феодалов казнить своих вассалов безо всякого суда. И Америка здесь ни при чем, предки Джессики Лидделл были англичанами, а значит, врагами предков барона Рено!

– Это почему же?

– Потому что она… потому что она спит!!!

Джессика замерла, ожидая взрыва. Она понятия не имела, что эти дерзкие слова музыкой отозвались в ушах Армана Рено.

Рыжая Элль, солнышко Элль, золотая Элиза спит в кроватке и видит сны. Она спит, маленькая принцесса, потому что все дети в это время спят!

Жесткое лицо разгладилось, словно по мановению волшебной палочки, и Джессика с изумлением увидела, как страшные, похожие на пылающие угли глаза прикрылись, а по надменному лицу расплылась блаженная улыбка. Удивительно его, это лицо, украсившая.

Философы утверждают, что счастье недолговечно, а покой нам только снится. Уже через миг Арман Жермен Мари дю Шателе, барон Рено решительно вцепился в дверной косяк и начал вновь настаивать на своем.

– Спит она или бодрствует, неважно! Я хочу ее видеть, и все тут. Я имею на это право, она моя племянница! Вы меня остановить не вправе и не в силах! Открывайте дверь.

Последнее требование несколько запоздало, потому что дверь и так была открыта, но Джессика не собиралась сдаваться вот так, без борьбы.

– Не открою! То есть… не пущу! Мне… Я… Мне надо одеться!

– Это я заметил. Вы вообще-то в порядке? Мне показалось, я слышал звук падения.

– Правильно, это я и упала! И кто хочешь упал бы. Вы назвали себя таким голосом, что любая упадет. Откройте первую же книжку – там будет написано, что при звуках ТАКОГО голоса девушки должны падать в обморок пачками. Я и упала.

Арман рассматривал ее с откровенным интересом, и Джессика нервно запахнула халат на груди, правда, это мало помогло барону. Воображение работало вовсю, инстинкты бушевали, гормоны тоже.

Внезапно он поднес руку ко лбу. Голова закружилась – слишком много событий и потрясений за сегодняшний день. Да и возбуждение…

С тех пор, как садовник Жак, который первым узнал страшную новость из газеты, заливаясь слезами, прибежал к нему в кабинет и сообщил о Франсуа, Арман перестал хотеть чего-либо, в том числе и женщин. Он не стал импотентом, нет, он просто больше ничего не хотел. Совсем. Начисто. Сама мысль о плотском наслаждении казалась кощунственной. Мысли барона Рено отныне были заняты только судьбой его малолетней племянницы.

Он тряхнул головой и постарался говорить как можно более иронично.

– Значит, это моя вина? Что ж, приношу свои извинения.

В ответ зеленоглазая кошка полыхнула на него таким взглядом, что он залюбовался. Как она хороша, это уму непостижимо.