Книга Страсти ниже плинтуса - Наталья Александрова

Я заканчивала последний курс, когда дядя Витя заболел. Он все ходил и ходил в поликлинику и жаловался на врачей. Когда же он попросил достать ему некоторые лекарства, мы с теткой все поняли: онкология.

Он протянул месяца два, последние недели тетя Галя не пускала меня в больницу, говорила, что смотреть на это в юном возрасте не рекомендуется, можно на всю жизнь психику покалечить. Странно было слышать от нее такие речи, видно, и впрямь дяде Вите стало совсем плохо.

После смерти соседа выяснилось, что он вовсе не был одинок. Тут же набежали какие-то дальние родственники и принялись рыскать по комнате. Брать у дяди Вити было нечего, это они поняли сразу — полупустая комната, поношенные вещи... К этому времени исчезли репродукции, кисти с красками, красивые кувшины со шкафа, и даже желтый череп тихий алкоголик Петя продал как-то по просьбе дяди Вити за двадцать рублей на толкучке. Немногочисленные же рисунки самого дяди Вити и его друзей сосед перед уходом в больницу собрал в большую папку и отдал мне, велев сохранить, не уточнив для кого. Я решила сохранить их для себя, потому что мне очень нравились некоторые картины. Дядя Витя отвернулся и буркнул, что если с ним что случится, то пускай это все будет мое. И еще добавил, что больше ничего не может мне оставить на память.

Тетя Галя неоднократно удивлялась моей выдержке. Так, например, еще с детства я никогда не плакала в очереди на анализ крови, не боялась уколов и зубного врача. Я вообще никогда не плачу, и тетка как-то в сердцах назвала меня бесчувственной личностью. Возможно, она права, но в тот день, перед уходом дяди Вити в больницу, я прорыдала в подушку весь вечер.

Сначала родственников было трое. Две завитые крашеные тетки, одна приходилась дяде Вите двоюродной сестрой, другая — троюродной племянницей, или наоборот, я не слишком вникала. Еще была там ужасающих размеров старуха с бородавкой на носу и с усами. Говорила она густым басом и называла дядю Витю племяшом. Позже присоединился к теткам коренастый широкоплечий мужик с руками толстыми, как ноги. Пальцы на руках были корявые, как корни у дерева, и такие же черные. Этими корявыми пальцами мужик все время пытался достать из пачки сигареты и рассыпал их по полу. Мужик принес с собой бутылки, тетки — кастрюлю винегрета и палку полукопченой колбасы. Перерыв всю комнату, родственники устроили поминки. Не позвали ни нас с тетей Галей, ни других соседей. Мы с теткой только плечами пожали — не больно-то и хотелось.

Но самое интересное случилось потом, когда родственнички напились и стали буянить. Раздался звонок в дверь, я открыла. На пороге стояла довольно молодая, лет тридцати баба, очень худая и жуткая стерва. Вот ей-богу, она и слова не успела сказать, а я уже сразу все про нее поняла. Бывают такие люди — с первого взгляда всю их сущность видно. Девица прищурила ярко накрашенные глаза и спросила, не утруждая себя приветствием:

— К Семушкину как пройти?

Я даже не сразу сообразила, что Семушкин — это дядя Витя, потом мотнула головой в сторону закрытой двери, из-за которой раздавалось нестройное пение — что-то про Хасбулата удалого и про его бедную саклю. Девица рванула на себя дверь и вошла в комнату. Мне стало интересно, что сейчас будет, но было плохо слышно. Девица тихо-тихо сказала что-то, но родственники по инерции продолжали петь.

— Золотою казной... — пели тетки хором удивительно визгливыми голосами.

— Я осыплю тебя-а... — вторила старуха густым басом.

Мужик молчал, по моим наблюдениям, он вообще не умел говорить.

Девица снова что-то прошипела, а дальше начался форменный цирк. За дверью заорали все, кроме мужика, слышался шум и треск ломаемой мебели.

Тетя Галя появилась в коридоре и взялась за трубку коммунального телефона, чтобы вызвать милицию.

— Подожди пока, — прошептала я, — интересно, что дальше будет.

— Как бы они нам еще под горячую руку не накостыляли, — опасливо прошептала тетка, — этот мужику них уж больно страшный. Руки как грабли...

Насчет мужика она оказалась не права, потому что за все время скандала он не вымолвил ни слова и тихо курил в уголке. Орали бабы, все четверо. Как мне удалось разобрать, вновь пришедшая девица оказалась ни больше ни меньше как родной дочкой нашего дяди Вити. Ну дела! А мы ничего и не знали!

Надо отдать должное девице — она одна успешно выстояла против троих, мужик не в счет, он не вмешивался. Через двадцать минут родственнички, отругиваясь на ходу, покинули нашу квартиру с пустыми руками — брать у дяди Вити, как я уже говорила, было нечего. Я забеспокоилась было, что отберут у меня папку с его картинами, но, как видно, родственники не считали это чем-то стоящим, а скорей всего, вообще не знали, что дядя Витя — художник. Так что я малость успокоилась по этому поводу.

— Теперь с вами! — сказала девица и показала нам бумагу, из коей следовало, что комната по завещанию отходит ей. — Это чтобы вы ни на что не рассчитывали, — усмехнулась фурия, — губенки чтобы не раскатывали на чужую жилплощадь...

Могу прозакладывать собственную больную голову, что у нас с тетей Галей и в мыслях не было ничего про комнату — просто еще опомниться не успели, ведь только-только соседа похоронили... Тетка не выдержала и пробормотала что-то о некоторых родственниках, которым в больницу сходить лень, и вспоминают они о человеке лишь тогда, когда можно что-то урвать...

— Мои отношения с отцом вас совершенно не касаются, — спокойно сказала девица, вздернув выщипанные брови.

Я пожала плечами и пошла в нашу с теткой комнату — как ни противно это признавать, но зараза полностью права.

Однако на этом наше общение не закончилось, потому что примерно через неделю девица явилась снова в сопровождении агента по недвижимости — маленького роста, кругленького такого мужичка. Он был лысый, с бегающими глазками, в удивительно широких клоунских брюках. Квартира неплохая, сказал он, комнаты большие, если с приплатой, то можно попробовать выменять две однокомнатные. Вот Мариночка уже согласна...

Так мы выяснили, что эту стерву зовут Мариночка. Агент углубился в какие-то сложные подсчеты и обмеры, долго бегал по квартире, потом стоял в прихожей, глядя в потолок и шевеля губами, после чего испарился вместе с Мариночкой. Однако не навсегда, потому что вскоре явился уже с какими-то бумагами и сообщил нам как о величайшей радости, что он все устроил и что нам, чтобы въехать в однокомнатную квартиру, нужно доплатить всего лишь пять тысяч долларов. Мы с теткой рассмеялись и ответили, что у нас таких денег нет. Это была чистая правда, поскольку у тети Гали все накопления лежали в ящике комода под бельем и составляли двести пятьдесят долларов. Агент очень удивился, у него даже глазки бегать перестали. Очень жаль, что вы не хотите по-хорошему, сказал он и пригорюнился. Мариночка-то, конечно, комнату продаст, но на эту квартиру у него уже есть покупатель, и теперь сделка сорвется. И раз мы такие несговорчивые, то по просьбе Мариночки он расстарается и вселит нам какого-нибудь хронического алкоголика.

— Ну, испугал! — засмеялась тетя Галя. — Да мы, почитай, всю жизнь с алкоголиком прожили, уж не тем Виктор покойный будь помянут!