Книга Катали мы ваше солнце - Евгений Лукин

– Берендеи! – не дослышав, о ком речь, бухнул кто-то, как в колокол. – Потопим всех греков в Вытекле!..

– Я те потоплю! – зычно прикрикнул подоспевший с дружиною боярин Блуд Чадович. – С греков пошлина в казну идет!..

– А им, толстопузым, мошна дороже солнышка! – прозвенел в ответ молодой дерзкий голос.

Запахло смутой. Храбры нахмурились, сдвинулись поплотнее вокруг боярина, подергали на всякий случай сабельки в ножнах – вдруг примерзли? Трепетали огоньки в скляницах греческих ламп, трещали запрещенные смоляные светочи. До смуты, однако, не дошло.

– Да чего гадать? Волхвов спросить надобно! – сообразил вдруг Кудыка.

– Вер-рна! Тащи сюда волхвов! Мы их, понимаешь, кормим-поим, а у них вон и солнышко не встает!..

– Ну ты с волхвами-то… побережней!..

– А чего их теперь беречь? Солнышка-то так и так нетути!.. Проспали солнышко!..

Заполошно взвыла какая-то баба, а за ней и все прочие.

– Тихо! – орал, продираясь сквозь толпу на дырявых локтях, Шумок, прозванный так давно и неспроста. – Ти-ха!.. Виноватых ищете? Сами виноватые!.. Солнышку от вас жертвы надо, а вы что ему жертвуете? Чурки резные?..

Толпа ухнула нутром, заворчала угрожающе.

– Ну ты полегче, насчет чурок-то!.. За чурки, знаешь…

– Берендеи! Да что ж это? Идольцев резных чурками зовет!..

– На чертоплешину[16]давно не нарывался?

– Да погоди, может, что дельное скажет!..

Шумок полез на плотный сугроб, то и дело проваливаясь, ища места повыше и покрепче.

– Куколок-берендеек режете? – зловеще спросил он, утвердясь. – А что они означают, куколки-то? Берендейки-то!

– Берендеек и означают, – сердито ответили из толпы.

– Вот! – закричал Шумок, заслоняя звезды воздетыми над головой мохнатыми рукавицами. – Вот она, жадность-то людская! В прежние времена для солнышка берендейку выбирали, и не абы какую, а самую что ни на есть молодую, пригожую!..

– Да это когда было?

– Да когда бы ни было!.. А теперь? Что ж оно, солнышко-то, слепое? Идола деревянного от живого человека не отличит? И ладно бы хоть в рост в берендейский резали, как раньше, а то ведь совсем уже стыд потеряли – режут куколок с локоток!..

В запальчивости Шумок отрубил на правой руке размер куколки, и толпа взревела от обиды. Очень уж оскорбительным вышло у него это движение.

– Да отшелушить его на обе корки!..

– Вот из-за таких-то и солнышко вставать не хочет!..

– Боярин, чего смотришь? За виски да в тиски!..

Блуд Чадович стоял в раздумье, уперев бороду в грудь, отчего и вовсе стал похож на зубра. Ежели, конечно, сбоку смотреть.

– Ты… – начал он, бросив на Шумка из-под тяжелой боярской брови недобрый взгляд, и толпа стихла. – Ты давай не петляй. Прямо говори: куда клонишь-то?..

Шумок приосанился, огляделся. Шеенка – тонкая, сам сморчок сморчком, весь вывихнутый, изломанный. А горло, не иначе, луженое…

– Человеческой жертвы хочет солнышко! – объявил он ликующе.

Толпа оторопело моргала заиндевелыми ресницами. Ойкнул девичий голос.

– Вот тебя и принесем сейчас, – кровожадно пообещала Шумку богатырского сложения баба, и все неуверенно взгоготнули. Потом вдруг задумались, переглянулись и, приподняв смоляные светочи, пристально всмотрелись в Шумка.

– Эй! Вы что это?.. – Он попятился и тут же провалился в сугроб по пояс. – Нашли берендейку!.. Кто ж мужиков-то в жертву приносит?..

Нет, в жертву, конечно, Шумка приносить бы не стали, а вот потоптать, как водится, потоптали бы. Спасло чудо. На мохнатые снежные крыши с замороженным над трубами дымом лег внезапно нежный розовый отсвет. Шумно выдохнув по клубу пара, повернулись к востоку. Там, над обозначившейся вдруг зубчатой синеватой цепью Кудыкиных гор уже разгоралось алое зарево, а через несколько мгновений явилось, взмыло в небо долгожданное солнышко.

Все так и ахнули. А приглядевшись – охнули. По алому шару бродило, то появляясь, то исчезая, темное пятнышко. Хотите верьте, хотите нет, а только солнышко восходило четное. Второй день подряд.

Глава 2.

Утро ясное

За ночь выстыли не только горенки. Неслыханный мороз сковал округу. Разве что на границе с Черной Сумеречью случалась накануне весны такая стужа. Зеркальная Вытекла опушилась туманом, лес на том берегу стоял белый, косматый. Уносящееся ввысь солнышко плясало от холода, а плавающее по нему темное пятно было отчетливым, как никогда.

Жуткая выпала ночка, да и утречко не лучше. Отродясь такого не бывало, чтобы два дня подряд оказались четными. На торг, понятно, никто не поехал: какие уж тут торги! Двинулись было всей слободкой бить погорельцев, но те еще ночью смекнули, что будут бить, и куда-то попрятались. С горя развалили им землянки да и вернулись ни с чем.

Толки шли такие, что оторопь брала и сердце зябло. Шептали, к примеру, о близком конце света, предрекали всеобщую смуту. Вспомнили, конечно, и про лежащий неподалеку в развалинах мертвый город, за грехи обитателей дотла спаленный солнышком в незапамятные еще времена и ныне населенный одними только беженцами из Черной Сумеречи.

Боярин Блуд Чадович послал за волхвами. Явился один – весь в оберегах, с медным гладким ликом на посохе. Зато у самого харя – хоть топоры на ней точи. Въедливый Шумок пристал к волхву, как пьяный к тыну: скажи да скажи, чем провинились перед солнышком. Кудесник отвечал уклончиво: разгневали, дескать, всем по мелочи – идольцев вон резных жертвуете неохотно, золу с Теплынь-озера редко вывозите…

Всколыхнулся слободской люд, загомонил:

– Да нам ее и не положено вывозить, золу-то! Она нам вообще без надобности. Это вон сволочане землю золой удобряют, с них, стало быть, и спрос!..

– Идольцев мы не жертвуем? А кто ж тогда жертвует, если не мы?..

– Ты, кудесниче, плети-плети, да оглядывайся!.. Это что ж выходит: на волка поклеп, а зайцы кобылу съели?..

Волхв понял, что оплошал, начал исправляться.

– Ну, жертвовать-то, допустим, жертвуете, – признал он с неохотой. – А стружки снимаете много. Возьмешь берендейку в руку, а в ней и весу нет…

Возроптали древорезы. Насчет стружки распря шла давняя. Дровами дом обогревать – разоришься, поэтому резать чурки старались поглубже и поискуснее. Оставшуюся в изобилии стружку отправляли под гнет, а получившимися жемками древесными топили печи. А зимы-то ведь год от году становились все студенее и студенее…

– Так оно что ж, по-твоему, солнышко-то? – жалобно закричал Кудыка. – На вес, что ли, жертву принимает? Оно, тресветлое, на красоту резьбы смотрит!..