Книга Великая степь - Виктор Точинов

Смазки оставлено куда больше, чем рекомендует наставление по стрелковому делу. И правильно — здесь, над озером, от мельчайших, невидимых глазу капелек соленой воды, металл ржавеет мгновенно… Молодец Гнатенко, бережет оружие — а его, оружия, мало, и большей частью устаревшее, и спасенное от утилизации, и восстановленное буквально из металлолома.

Эти, к примеру, ДШК лет тридцать назад составляли всю хилую местную ПВО «двойки» и «единицы» — главных объектов, ради которых и существовал весь невеликий городок, не обозначенный на картах, — Балхаш-9. По-серьезному с воздуха их прикрывал ныне канувший Прибалхашск — истребителями-перехватчиками и зенитно-ракетными дивизионами. Потом пулеметы заменили «Стрелой-2», еще позже — «Стрелой-3», и они лежали себе в консервационной смазке и дождались-таки своего часа, когда выяснилось, что озеро стало после Прогона не только куда солонее, но и гораздо глубже. И что завелись в неведомых глубинах невиданные зверюшки — крупные и опасные.

Но Гнатенко молодец, надо сказать Румянцеву, пусть отметит парня.

Разговор с сержантом происходил в декоративной башенке, венчающей край утеса и навевающей мысли о старинных замках, о Вальтере Скотте, о доблестном рыцаре Айвенго и о других доблестных и не очень рыцарях. Безымянный архитектор, решивший облагородить вид городского пляжа Девятки, именно этими мыслями и руководствовался, а также воспоминаниями о Ласточкином Гнезде в Крыму. Облагородил. И получилось красиво. Дембеля прощальный снимок в альбом делали на фоне башни — традиция. На смотровой площадке звучали вечерами юные голоса, звенела гитара и проходили всякого рода инициации: первая сигарета, первый поцелуй, первый прыжок с зубца вниз, в озеро (метров двадцать до воды, между прочим, попробуй-ка даже не ласточкой, даже солдатиком, слабо? — стать мужчиной так куда почетнее, это не табак смолить и не губами по губам елозить).

Когда с озера сошел лед, Гамаюн безапелляционно конфисковал эту готическую фортецию. Под пулеметную точку. После первых жертв айдахара. А зубцы к черту сломал — для стопроцентного сектора обстрела. Не в романе живем, не до романтики…

5

…Три суденышка подходили с озера. Переднее и замыкающее топорщились стволами, на палубах краснели бочонки глубинок. На идущем посередине — ведра и ящики, с горой наполненные яйцами. Интересно, кто кого переупрямит — птицы, привыкшие от века гнездиться на трех островках в паре километров от берега или полковник Радкевич, регулярно уже месяц собирающий несомые ими яйца? А они, бедолаги, несут новые. Надо бы объявить мораторий, а то следующей весной…

Гамаюн оборвал сам себя, поняв, что просчитывает планы уже не на дни и месяцы вперед — на годы. Не стоит. До отключения — не стоит.

Он вышел из айвенговской башни, и прошел соединяющий ее с берегом мостик, и собирался продолжить прогулку по-над заминированным безлюдным пляжем, и проходил мимо «шилки» с неисправной ходовой, используемой как неподвижная огневая точка, и хотел о чем-то спросить ее наводчика, когда…

Нет, его не убили. Даже не попытались. Просто взревели ревуны (тавтология, но так и было). А колокола громкого боя — забили. Тревога. Наводчик метнулся мимо Гамаюна, не спрашивая дозволений и разрешений, — все правильно, все на рефлексах, не зря гоняли.

Гамаюн прикрыл ладонью глаза от солнца. Неужто Верблюд? Да нет, не может быть. Тут мелковато, такой громаде не поднырнуть, не подплыть скрытно.

Три моторки действовали как и положено по сигналу тревоги: очищали батареям сектор стрельбы — закладывали широкую дугу, в сторону от причалов и пляжа, — выпустив вперед безоружную. Вслед им под водой быстро, быстрее суденышек, двигалось нечто — невидимое, угадываемое лишь по возмущениям поверхности. Большое и опасное нечто. Догоняло. Совсем радом… Все артсистемы — бесполезны. Если не жертвовать людьми и лодками.

Ну, бля, Гнатенко!!! Давай!!! Им ведь ни хрена с лодок под таким углом не видно… Лупи! Не жалей патронов! Огонь!!!

Гнатенко его не слышал, но и сам знал службу, звук от ДШК перекрыл и рев ревунов, и бой колоколов. Вода вскипела — там, где колебалась над массивной невидимой тушей. И плыл там, конечно, не Верблюд.

Там плыл айдахар.

Водяной змей.

Тревога оказалась почти учебной. Айдахар наскочил молодой и мелкий — длиной метров двадцать, много двадцать пять. И, похоже, ученый. Из местных, а не заплывший издалека по весне. Чтобы отпугнуть змея, достаточно оказалось двух длинных очередей Гнатенко. Пули, ясное дело, сквозь слой воды и толстую шкуру даже не пощекотали айдахара, но характерные звуки их ударов по воде были твари знакомы. И она поспешно отступила вдаль и вглубь.

Все расчеты сработали идеально — и у «шилок», и у безоткаток.

И у бомбометов: эти самодельные конструкции метали посредством порохового зарядика здоровенные красные бочонки — боевые части от старых зенитных ракет С-75. Атак с воздуха на Девятку не предвиделось, да и семьдесятпятки давно списаны и утилизированы, но зачем-то сохраненные БЧ теперь неплохо играли роль глубинных бомб. Убить айдахара могли лишь практически прямым попаданием — но отпугивали надежно, даже самых матерых. Хотя против Водяного Верблюда вся их артиллерия — и самопальная, и штатная — не смотрелась. Это вам не айдахар, не уж-переросток с непомерным аппетитом.

6

…Водяной Верблюд действительно смахивал на одноименную сухопутную тварь. Издалека. Очень издалека. Двумя торчащими над водой горбами и надменно-верблюжьей головой на длинной шее.

А вблизи… Да… Вблизи он тоже выглядел как верблюд— насмотревшийся фильмов про Годзиллу и Кинг-Конга, и свихнувшийся на этой почве, и покинувший свою верблюдицу с верблюжатами, и ушедший в жизненный поиск. И нашедший в том поиске бесхозно брошенный мировой стратегический запас анаболиков, стероидов и гормональных ускорителей роста. И в одночасье пресловутый запас сожравший — со всеми вытекающими последствиями. И отбросивший в результате копыта, и отрастивший взамен ласты, и перешедший на водно-двоякодышащий образ жизни.

Что там ваш занюханный Лох-Несс, господа шотландцы. Тут один клык с лоховатую Несси будет…

По счастью, думал Гамаюн, вблизи клыки Водяного Верблюда им довелось лицезреть один раз — когда двугорбый житель глубин нежданно-негаданно решил десантироваться на городской пляж Девятки. Один раз — но этого хватило. Они стянули к пляжу и пустили в ход всё, что у них было. Все, кроме ядерного заряда, которого у них не было. И все оказалось детскими игрушками, комочками жеваной бумаги из трубочки — монстра они не убили. И не ранили. И даже не напугали. Скорее — смертельно ему надоели. Верблюд плюнул на этот негостеприимный пляж и уплыл. Плюнул в буквальном смысле — поверхность береговой скалы на нескольких десятках квадратных метров разъело, как кислотой.

«Чем, интересно, этот дромадер-бактриан питается?» — подумал Гамаюн без всякого интереса. Такая мысль приходила ему на каждой прогулке, при взгляде сверху на изжеванную и выплюнутую Верблюдом пляжную кабинку для переодеваний (тонны две металла и железобетона — пляж возводил стройбат, на века). Вопрос был риторический. Раз живет — чем-то питается. Может, айдахарами. Может, тюленями. Может, ежегодными девственницами от окрестных племен.