Книга Охотник - Александр Новиков

– Все нормально, командир… все нормально.

Опускалась темная и плотная августовская ночь.

* * *

В понедельник, 24-го, с самого утра Гурон был в "стекляшке".[3]

Генерал-майор Семенов пожал ему руку, поблагодарил. Намекнул, что присвоение очередного воинского звания "майор" – вопрос уже решенный. Гурон отвечал довольно сдержанно. Генерал подвел итог:

– Ну что же, Жан Петрович… отдыхайте, набирайтесь сил. Специалисты вашего уровня нужны военной разведке как воздух. Распоряжение о выдаче вам документов и денежного довольствия я уже отдал. А вот вопрос с жильем… вопрос, конечно, непростой, но будем решать. Вы сейчас в Петербург?

– Так точно, товарищ генерал-майор.

– А где жить собираетесь?

– У меня в Ленинграде полно родных, – сказал Гурон неправду – из родных у него была одна тетка. Да и то он не знал, жива ли она – пожилая очень.

– Ну, не буду вас задерживать, Жан Петрович, – произнес, закрывая разговор, генерал. Поднялся, пожал руку, пожелал всего доброго. Как только Гурон вышел, Семенов выдвинул ящик стола и извлек из него пухлую папку. На обложке стоял гриф "Секретно", чуть ниже от руки было написано: "Группа "Африка". Псевдоним "Гурон". Генерал вытащил из пачки "мальборо" сигарету, закурил и раскрыл папку.

С первой страницы на него смотрел старший лейтенант Жан Петрович Петров. Фотография была сделана всего шесть лет назад, и внешне Гурон изменился не так уж сильно… но вот глаза.

Семенов вспомнил его глаза и покачал головой.

* * *

Документы ему выдали сразу. Рублевую часть зарплаты за три года, как теперь говорили – "деревянные" – тоже выдали сразу и в полном объеме. Гурон с удивлением смотрел на незнакомые купюры – на них еще присутствовал знакомый с детства профиль Ленина и вид на Кремль, но строгая надпись "Государственный казначейский билет СССР" исчезла, вместо нее появилось: "Билет Государственного банка СССР", да и сами купюры уже как-то неуловимо изменились. А появление двухсотрублевых купюр стало для Гурона полной неожиданностью…

Он еще совершенно не разбирался в нынешних ценах и думал, что на руках у него куча денег…

А за валютой следовало ехать во Внешэкономбанк. Он вышел из комплекса зданий ГРУ и пешком пошел к "Полежаевской". На нем были чужие поношенные джинсы и чужая поношенная куртка, в руке – полиэтиленовый пакет с деньгами… вот ты и вернулся домой, Гурон.

* * *

Он тормознул такси и поехал на улицу Гастелло. Там находился Внешэкономбанк, в котором получали валютную часть зарплаты вернувшиеся из заграничных командировок офицеры и дипломаты невысокого ранга. Гурону уже доводилось бывать в банке после первой командировки, и он знал, что на процедуру уйдет минут сорок, возможно – час, не больше.

…Очередь перед входом в банк растянулась метров на триста!

– Тормози, – сказал Гурон, – приехали… сколько с меня?

Таксист назвал цену, Гурон переспросил: сколько-сколько? Таксист повторил и, глядя на Гурона сбоку, спросил:

– Офицер? Долго дома не был?

– Три года, – ответил Гурон, расплачиваясь.

– О-о, родной… тебе сейчас много интересного откроется. Мало не покажется.

– Уже, – буркнул Гурон.

– Это только начало. Скоро ты запоешь: "Товарищ, я вахту не в силах стоять, – сказал кочегар кочегару". Видел я уже ваших-то… тут, бляха-муха, такие эмоции – караул! То ли запой на три месяца, то ли: "Измена Родине!". А ты говоришь: уже!

Гурон расплатился и вылез из машины. Тогда он еще не понял, что имел в виду таксист.

…В очереди на вопрос: сколько же здесь стоять? – Гурону ответили: неделю.

– То есть как неделю?

– А вот так – неделю. Валюты нет, в день "отоваривают" пятьдесят человек… бывает – двадцать, бывает – пять… бывает, что и вообще ни цента не дают. Сегодня, вон, они еще и не открывались…

Гурон растерялся, медленно двинулся вдоль очереди. Он слышал какие-то отдельные фразы:

– Валюты нет? Да хрен там нет! Крутят нашу валютку, навариваются…

– За десять процентов от суммы можно получить без очереди…

– Ага! Я в пустыне полтора года "загорал" для того, чтобы кому-то за здорово живешь отдать десять процентов кровных?

Гурон ничего не понимал. Он медленно дошел до "головы" очереди, упирающейся в шикарные двери банка, остановился и закурил, решая про себя: что делать?

Неделю париться в очереди? – Глупо. Глупо и унизительно.

Неожиданно очередь заволновалась: открывают, открывают!

Гурон оглянулся: массивная створка двери открылась и оттуда появились шесть крепких молодых мужиков в униформе и… с резиновыми дубинками в руках. Один из них объявил громко:

– Сегодня банк обслужит двадцать человек.

Очередь заволновалась еще больше, зашумела, ее "голова" стала уплотняться, раздуваться, как капюшон кобры… счастливчики по одному проскальзывали в дверь. Когда внутрь прошел двадцатый, мужики в униформе попытались закрыть створку. Очередь напирала. Звучали возмущенные голоса, охрана отпихивала людей дубинками… смотреть на это было противно. Гурон выплюнул сигарету и отвернулся.

И тут раздался крик… злой матерный крик. Гурон стремительно обернулся, увидел: охранники молотят дубинками группу мужчин, пытающихся прорваться в банк.

Гурон остолбенел. Он не верил своим глазам… А в воздухе висел густой мат, мелькали дубинки. Банковская охрана избивала офицеров!

…О-о, тебе сейчас много интересного откроется!

Мордовороты в униформе успешно "отразили атаку" и заперли двери изнутри. Гурон сплюнул на пыльный асфальт и пошел прочь.

* * *

Самолеты в Санкт-Петербург (Гурон никак не мог привыкнуть к этому новому старому имени родного города и продолжал говорить "Ленинград") почти не летали – не было керосина. Это обстоятельство искренне его удивило: в нефтедобывающей стране нет керосина? Он купил билет на поезд и пошел бродить по столице.

Его многое удивляло в Москве: разномастные ларьки (по-московски: палатки), в которых открыто торговали спиртом… бабушки, приторговывающие с рук сигаретами… дорогие иномарки, мелькающие в потоке "волг" и "жигулей"… пикеты с плакатами "Гайдар – наемник сионизма!"… "Чубайса – на фонарь!"… пункты обмена валюты… какие-то типы с плакатиками на груди: "Куплю ваучер!"…

Его изумили цены в кооперативном кафе, куда он зашел пообедать и выпить пятьдесят граммов коньяку… Его представления о сумме, которая лежала в полиэтиленовом пакете, сильно изменились.