Книга Будда на чердаке - Джулия Оцука

«Ты что, хочешь всю жизнь гнуть спину на поле?»

Этот вопрос приводил нас в замешательство. Мы уже были готовы ответить: «Да, хочу». Разве мы не мечтали с детства стать такими же, как наши матери? Разве у нас могли быть иные желания?

На пароходе нам все время приходилось выбирать. Мы должны были решить, где спать, кому доверять, с кем дружить и чью дружбу принимать. Делать ли замечание соседке, которая храпит по ночам или разговаривает во сне? Сказать ли колкость другой, которая пахнет хуже, чем мы сами, и к тому же имеет привычку разбрасывать повсюду свои грязные тряпки? И если подруга спрашивает, идет ли ей новая прическа, скажем в стиле «домик», — а она ей совершенно не идет, потому что делает голову слишком большой, — лучше сказать правду или заверить ее, что она просто красавица? И стоит ли жаловаться на повара-китайца, который умеет готовить только одно блюдо — рис под соусом карри — и пичкает нас этим изо дня в день. Если мы пожалуемся, его, возможно, уволят и отошлют обратно в Китай, где даже риса не поешь досыта, и это будет наша вина. Да и станут ли нас слушать? Разве кому-то есть до нас дело?

Где-то на пароходе был капитан, и говорили, что каждое утро на рассвете из его каюты выскальзывала красивая молодая девушка. Конечно, всем нам до смерти хотелось узнать, была ли это пассажирка первого класса или одна из нас?

Поздно ночью мы иногда забирались на койку подруги, лежали, тесно прижавшись, и тихонько разговаривали, вспоминая родной дом. Запах жареного сладкого картофеля ранней осенью, пикники в бамбуковой роще, игры в «тени и демоны» во дворе обветшалого храма. Мы вспоминали тот день, когда отец отправился к колодцу за водой и не вернулся. С той поры мать ни разу о нем не вспоминала.

«Словно его и на свете не было, представляешь? Я еще долго заглядывала в тот колодец».

Мы обсуждали достоинства различных кремов для лица и преимущества свинцовой пудры. Обсуждали чувства, которые испытали, впервые увидав фотографию мужа.

«Он выглядел вполне порядочным человеком, и я сразу решила, что мне он подходит».

Иногда мы, неожиданно для самих себя, заговаривали о вещах, которые прежде обходили молчанием, и, начав, уже не могли остановиться. Иногда мы погружались в молчание и лежали, тесно переплетясь телами, до самого рассвета, пока одна из нас не отстранялась и не говорила: «Стоит ли этим заниматься?» Тут нам приходилось снова делать выбор. Если мы отвечали: «Да, стоит», все повторялось вновь — если не этой ночью, то следующей или несколько ночей спустя. Шалости будут забыты, как только мы сойдем с парохода, говорили мы себе. В конце концов, это неплохая практика перед началом супружеской жизни.

Среди нас были и такие, кому мысль о близости с мужчиной внушала отвращение. Если бы существовал способ перебраться в Америку, не выходя замуж, мы непременно воспользовались бы им.

На пароходе нам не приходило в голову, что, впервые увидев своих мужей, мы не сможем их узнать. В толпе мужчин в поношенных сюртуках и вязаных шапках, ожидавших нас в порту, не было ни одного, кто хотя бы отдаленно напоминал красивого молодого человека с фотографии. Мы понятия не имели, что присланные нам снимки были сделаны двадцать лет назад. Что письма, которые мы получали, были написаны не нашими мужьями, а совсем другими людьми, профессионалами с красивым почерком, умевшими составлять красивые фразы. Чья работа состояла в том, чтобы лгать, покоряя неопытные сердца. Мы и думать не думали, что, услышав свое имя, долетевшее с берега, одна из нас в ужасе закроет глаза и шепнет: «Я хочу домой».

А остальные, склонив головы, будут разглаживать складки кимоно. Потом мы гуськом спустимся по трапу и войдем в солнечный теплый день.

«Вот она, Америка! — воскликнем мы про себя. — Все наши тревоги и волнения теперь позади».

Но это будет самообман.

ПЕРВАЯ НОЧЬ

Этой ночью наши мужья взяли нас. Они сделали это быстро. Спокойно. Они сделали это мягко, но решительно, в полном молчании. Не сомневаясь, что мы и правда девственницы, которых обещали им брачные агенты, они взяли нас с особой осторожностью.

«Сразу скажи, если будет больно».

Они взяли нас в придорожном мотеле, где мы лежали, прижавшись спиной к голому полу. Или в центре города, во второразрядных номерах отеля «Кумамото». Или в лучшем отеле Сан-Франциско — точнее, в лучшем из тех, куда в те времена пускали цветных. В отеле «Кинокуния». Или «Микадо». А может, в «Огаве». Они взяли нас, уверенные, что мы беспрекословно выполним все их просьбы и пожелания.

«Пожалуйста, повернись лицом к стене и встань на четвереньки».

Они взяли нас прежде, чем мы успели приготовиться, и кровотечение продолжалось три дня. Они взяли нас, бесцеремонно задрав наши белые шелковые кимоно, закатав его нам на головы, и нам казалось, что мы умираем.

«Я думала, что вот-вот задохнусь».

Они взяли нас так жадно, словно томились в ожидании тысячу и одну ночь. Они взяли нас, несмотря на то что после долгого морского путешествия нас все еще мучила тошнота и земля покачивалась у нас под ногами. Они взяли нас яростно и грубо, и если мы пытались сопротивляться, пускали в ход кулаки. Даже если мы кусались, они все равно взяли нас. Даже если мы царапались и колотили их куда попало, они все равно взяли нас. Они взяли нас, даже если мы осыпали их оскорблениями.

«Твоя мать, похоже, пришила свой мизинец тебе между ног».

Взяли, хотя мы отчаянно звали на помощь (никто не откликнулся). Взяли, хотя мы упали перед ними на колени и, обливая их ноги слезами, умоляли об отсрочке.

«Неужели нельзя подождать до завтра?»

Они застали нас врасплох, потому что некоторым из нас матери не сочли нужным сообщить, что происходит по ночам между мужем и женой.

«Мне всего тринадцать лет, я никогда и рядом не стояла с чужим мужчиной».

Они взяли нас, извиняясь за свои грубые мозолистые ладони, которые сразу сказали нам, что мы имеем дело с фермерами, а не с банкирами. Они взяли нас лениво, сзади, а мы в это время смотрели в окно, на огни раскинувшегося внизу огромного города. «Теперь ты счастлива?» — спрашивали они. Они связали нам руки и заставили лечь лицом вниз, уткнувшись в потертый ковер, пахнущий мышиным пометом и плесенью. Они взяли нас неистово, на покрытых желтыми пятнами простынях. Они взяли нас просто, без всяких затруднений, потому что некоторые из нас прежде отдавались мужчине неоднократно. Они взяли нас, предварительно напившись. Они взяли нас грубо, неосторожно, не заботясь о том, что причиняют нам боль.

«Мне казалось, внутри у меня все взорвется».

Они взяли нас, хотя мы плотно сжимали ноги и твердили: «Прошу вас, не надо». Они взяли нас бережно, словно опасаясь, что мы можем разбиться.

«Ты такая маленькая».

Они взяли нас равнодушно, но со знанием дела.

«Через двадцать секунд ты перестанешь себя контролировать».