Книга Осиная Фабрика - Иэн Бэнкс

Я знаю, что отец держит там какие-то химикаты и, вероятно, ставит опыты, но как там и что и чем он занимается на самом деле — понятия не имею. Оттуда лишь доносятся иногда странные запахи да стук отцовской трости.

Я провел ладонью по длинному черенку лопатки и подумал: интересно, называет ли отец свою трость каким-нибудь именем? Вряд ли. Он не придает именам особого значения. Но я знаю, что имена важны.

Наверно, кабинет скрывает какую-нибудь тайну. Отец и сам не раз на это намекал — туманно, конечно, лишь для того, чтобы меня раззадорить, чтобы я мучился догадками, чтобы он знал, что я хочу спросить. Разумеется, я не спрашиваю, поскольку внятного ответа все равно не получу. Если он что-нибудь и ответит, то наврет с три короба, потому что, если скажет правду, тайна перестанет быть тайной, а он, как и я, чувствует, что чем дальше, тем больше утрачивает влияние на меня, и ему это решительно не нравится. Я уже не ребенок. Только эти жалкие остатки фиктивной власти позволяют ему думать, будто он контролирует то, что считает должным отношением «отец — сын». Смех, да и только — но всеми этими играми, и секретиками, и колкостями он пытается сохранить статус-кво.

Я откинулся на спинку деревянного стула и потянулся. Люблю запах кухни. Еда, грязь на наших бахилах, а иногда и слабый запах пороха, просачивающийся из подвала, — стоило об этом подумать, и у меня зарождалось по-хорошему волнующее чувство. Когда идет дождь и наша одежда мокрая, то запах другой. Зимой большая черная печка гонит по комнатам тепло с ароматом сухого плавника или торфа, и все запотевает, и по стеклу барабанит дождь. Тогда веет дремотой и покоем, и тебе уютно, как большому сонному коту, обвившемуся хвостом. Иногда мне жалко, что у нас нет кота. У меня был лишь кошачий череп, да и тот унесли чайки.

Из кухни я направился в туалет — похезать. Отливать нужды не было, потому что днем я пометил Столбы, передавая им свой запах, свою силу.

Я сидел на стульчаке и думал об Эрике, с которым произошла такая неприятная история. Бедный психопат. Уже в который раз я задавался вопросом, что стало бы со мной на его месте. Но история-то произошла не со мной. Я остался тут, а Эрик уехал, и все это случилось где-то там, вот и весь разговор. Я — это я, и тут — это тут.

Я напряг слух, пытаясь понять, чем занят отец. Может, он сразу отправился спать. Он часто спит в кабинете, предпочитая его большой спальне на третьем этаже, где и моя спальня. Может быть, та комната будит в нем слишком много неприятных (или приятных) воспоминаний. Как бы то ни было, храпа я не слышал.

Противно, что в туалете мне все время приходится сидеть. Я понимаю, что это из-за моей инвалидности я вынужден раскорячиваться на стульчаке, как баба, но все равно противно. Иногда в «Колдхеймармз» я пристраиваюсь к писсуару, но почти все попадает мне на руки или на ноги.

Я натужился. Чвяк, плюх. Брызги фонтаном обдали мою голую задницу, и тут зазвонил телефон.

— Вот дерьмо! — выругался я и сам же хохотнул.

Быстро подтерся, подтянул штаны, дернул цепочку слива и вывалился в коридор, по пути застегивая ширинку. Скатился по широким ступеням к площадке второго этажа, где стоит наш единственный телефон. Я все время пристаю к отцу, чтобы установил хотя бы еще один аппарат, но он говорит, мол, нам не настолько часто звонят, чтобы возиться с отводной трубкой. К телефону я успел. Отец так и не вышел.

— Алло, — сказал я. Звонили из автомата.

— Тр-р-р! — громко проверещало на том конце провода.

Я отдернул трубку от уха и сердито на нее посмотрел. В наушнике продолжало верещать.

— Портенейль пятьсот тридцать один, — сухо проговорил я, когда шум наконец стих.

— Фрэнк! Фрэнк! Это я. Я! Алло, ты меня слышишь? Алло!

— Это эхо на линии или ты все произносишь дважды? — спросил я. Я узнал голос Эрика.

— И то и другое! Ха-ха-ха-ха-ха!

— Здравствуй, Эрик. Ты где?

— Здесь! А ты где?

— Здесь.

— Если мы оба здесь, на черта тогда телефон?

— Говори скорее, где ты, пока монеты не кончились.

— Но если ты сам здесь, ты должен знать. Или ты не знаешь, где ты? — И он захихикал.

— Эрик, не валяй дурака, — сказал я строго.

— А я и не валяю. Не скажу я тебе, где я. Ты скажешь Ангусу, он скажет полиции, и меня опять засунут в эту хуеву больницу.

— Не матерись. Ты же знаешь — я не люблю слов из трех букв. А отцу я ничего не скажу.

— «Хуеву» — это не три буквы. Это… это слово из пяти букв. Разве пятерка не твое счастливое число?

— Нет. Так ты скажешь, где ты? Мне надо это знать.

— Я скажу тебе, где я, если ты назовешь мне твое счастливое число.

— Мое счастливое число — «е».

— Это не число. Это буква.

— Нет, число. Трансцендентное число: две целых, запятая, семь один восемь…

— Не мухлюй. Я имел в виду целое число.

— Так бы сразу и сказал, — ответил я и вздохнул: в трубке послышался писк; наконец Эрик кинул еще несколько монет. — Давай лучше я тебе перезвоню?

— Нетушки. Нашел дурака! Сам-то ты как вообще?

— Нормально. А ты?

— Разумеется аномально, — с негодованием ответил он; я не мог не улыбнуться.

— Ладно, как я понимаю, ты направляешься сюда. Только ты уж тогда, пожалуйста, не жги больше собак, и вообще…

— О чем ты? Это же я, Эрик. Не жгу я никаких собак! — выкрикнул он. — Сдались мне эти чертовы собаки! За кого ты меня принимаешь, ублюдок недоделанный? И хватит обвинять меня в том, что я жгу каких-то собак! Ублюдок!

— Хорошо, Эрик, прости, прости, пожалуйста, — затараторил я. — Я только хочу, чтобы у тебя все было хорошо. Будь осторожен. Не делай ничего такого, что может восстановить против тебя людей, ладно? Люди такие обидчивые…

— Да уж, — услышал я, и трубку заполнило его дыхание. Потом тон Эрика изменился: — Я и правда возвращаюсь домой. Совсем ненадолго, просто вас проведать. Надеюсь, вы там со стариком одни?

— Одни, одни… Так хочется поскорее тебя увидеть.

— Это хорошо. — Повисла пауза. — Что же ты ни разу не приехал меня навестить?

— Я… Да тут вроде отец собирался к тебе на Рождество.

— Отец? Да что отец… Ты-то почему не приедешь?

В его голосе слышалась обида. Я переступил с ноги на ногу, обвел взглядом лестничную площадку и ступеньки, рассчитывая увидеть лицо отца над перилами или его тень на стене следующей площадки, где он прятался и подслушивал мои телефонные разговоры, думая, что я ничего не замечаю.

— Эрик, я не люблю надолго уезжать с острова. Прости, пожалуйста, но у меня сразу появляется в животе это кошмарное ощущение, словно кишки узлом завязываются. Не могу я далеко уезжать, по крайней мере так сразу или… Не могу, и все. Я хочу тебя увидеть, но ты так далеко.