Книга Зимний сон - Кензо Китаката

– Если, конечно, захочу.

– Я что, в чем-то не прав? Когда мы впервые встретились, ты был занят в основном выпивкой и женщинами. Больше выпивкой. Я все ждал, что ты выберешься из этой грязи и снова засияешь. А ты забился в горы вместо того, чтобы грести деньги лопатой.

– О деньгах я тоже думаю. Моя планка – пятьдесят тысяч, максимум сто. Больше я вообразить не могу.

– Забавный ты.

– Номура, сколько раз ты меня так называл?

– Столь жидкий эпитет из уст писателя… Я, конечно, понимаю, что не с моим опытом опускаться до такого примитивизма. Просто тебе только это слово и подходит. Ну возьми хотя бы сегодня. Самый обыкновенный мужчина среднего возраста: бабы, выпивка.

– Ну хватит уже. Шутка устарела. Уж кем-кем, а забавным я себя не считаю.

– Постоянно это повторяешь. Пустые слова.

– Ты не закончил обо мне писать?

– Вернее было бы сказать, бросил. Пока я не хочу иметь с тобой ничего общего. Вот покажешь готовое полотно – тогда другое дело. Все течет, все меняется – другой вопрос, что это: река, канал или сточная канава.

– Какая наблюдательность. Я даже не пойму, что ты подразумеваешь под «рекой».

– Никак на разговоры за жизнь выводишь?… Тпру, дай передохнуть.

Честно говоря, меня не слишком трогали вопросы Номуры. Три года в тюрьме я был совершенно изолирован от внешнего мира. Моему знакомцу и невдомек было, что он невольно помогает мне расставить точки над «i».

Меня не слишком интересовал внешний мир, а вот мысленный ландшафт пребывал в неизменном движении – так времена года приходят на смену друг другу. Мне оставалось лишь наблюдать за этими переменами.

– Знаешь, а ведь я о тебе думал. Было у меня дело в Маусумото, вот и подумалось: заскочу к тебе. Я так решил, познакомиться с человеком, чьи картины нарасхват, не повредит. Мне-то точно.

Номура засмеялся, запустив пятерню в свои нестриженые волосы.

Я потягивал уже вторую порцию виски со льдом. Перебравшись в хижину, я еще ни разу не засиживался до утра, но бывало, что пил ночи напролет. По ночам нет естественного освещения, а в искусственном свете внутренний ландшафт меркнет.

– Жди, слетятся желающие купить картины. Скорые на рукутипчики.

Уже слетаются. «Скорые на руку» в понимании Но-муры – те, кто умеет делать деньги и знает им цену. Я тоже знавал цену деньгам, до ста тысяч иен. Я бы долго их прогуливал. Стоит только разменять десятитысячную купюру, и деньги текут сквозь пальцы, так что я подольше оттягивал этот миг.

Если бы Нацуэ Косуги попросила продать ей полотно за десять тысяч иен, я бы согласился. Несколько сотен тоже вполне приемлемо, но когда сумма превышает миллион, мозг отказывается это воспринимать.

– В ноябре собираюсь в Нью-Йорк по делам. Тебе что-нибудь нужно? Передать весточку друзьям, узнать, какими слухами земля полнится в мире искусства?

– Не утруждайся. Забавно, что хоть кто-то считает, что из меня выйдет толк. Дело даже не в том, умею ли я махать кистью. Просто у меня слишком личный подход ко всему этому. Только я знаю, как надо. Трудно в моем направлении добиться признания.

– А что вообще такое признание? Контачишь с одним человеком, с другим, с третьим. Узнаешь достаточно людей, вот тебе и популярность.

– Да, если только ты не абстракционист.

– Не знаю, спорить не стану.

– Думаешь, живопись – что книги.

– Есть идиоты, для которых ничего, кроме искусства, не существует. Ты к ним не относишься. Другой уровень, поверь мне.

Я ждал, что Номура еще что-нибудь скажет, но он смолчал. Он и без того извел порядком слов, стараясь охарактеризовать меня и то, чем я занимаюсь.

– Выпить не желаете, господин художник?

– Я пью. Просто еще не напился до твоего состояния.

– Тут уж в точку, я действительно набрался.

Номура не был журналистом-искусствоведом. Он писал книги о преступлениях и кропал статейки для еженедельных журналов. В искусстве он был полным профаном, зато при виде художника, совершившего убийство – то есть меня, – тут же навострил уши. Не обязательно быть экспертом в искусстве, чтобы писать на подобные темы.

– Если покопаюсь, напишу статейку о ночной жизни в здешних кабаках. Накропал – тут же продал.

– Но если не хочется, то и не надо.

– Верно подмечено. Вы только посмотрите, все бросил ради этой встречи и, надо же, теперь засомневался. Слабенькая попытка оправдать встречу работой.

Девочки, которые едва понимали по-японски, слушали молча. Возбуждались они, только если дело касалось караоке, секса и тому подобного.

– Трахал здешних девочек? – поинтересовался Номура.

– Отсюда двух.

– Хороши?

– Не помню.

– Услышь я это от кого-нибудь другого, счел бы его позером, а вот тебе верю.

– Может, пора третью попробовать.

Желание оно и есть желание. В моем внутреннем ландшафте оно – не сильнее ветерка. Для меня потребность в сексе – все равно что аппетит к еде.

– Ну вот, встретился с тобой, тут же захотелось девочку снять. Я замараюсь, а ты – чистенький. Почему, интересно?

– Мне уже некуда пачкаться.

– Оставь свои парадоксы.

– Просто это меня не трогает. Оно в другой плоскости.

– Ладно, пойдет.

Номура хлопнул стопку бренди и принялся мять грудь девице, сидевшей по правую руку от него.

3

Было уже поздно. Прекрасно помню, как я добрался. У мотелей и баров дежурили полицейские, вылавливая подвыпивших водителей. Я заплатил человеку, который в моей машине довез меня до хижины.

Номура был не в курсе, что я езжу без прав. Да я и сам об этом редко задумывался, за исключением случаев, когда возвращался домой выпившим.

С чего вдруг Номуре приспичило повидаться? Понятия не имею. Может, он рассчитывал, что я вконец опустился. Жизнь в горах действовала на меня оздоравливающе, по крайней мере на первый взгляд, и посторонний ни за что бы не догадался, какие бури терзают мой внутренний ландшафт. Я и сам этого не знал.

Когда в очаге заполыхали поленья, я уже и думать забыл о Номуре. Достал из холодильника кусок сыра и принялся поедать его, кромсая складным ножиком на куски и запивая красным вином.

Было тихо, как, собственно, и всегда. Вокруг сгустились тени – тоже вполне обычное явление. В камине приятно потрескивали дрова. Я уже не испытывал прежнего интереса к языкам пламени, просто ел сыр и пил вино.