Книга Хармонт. Наши дни - Майк Гелприн

Он уже спустился в холл, миновал сонного швейцара, толкнул даже входную дверь. На пороге остановился, с минуту постоял, щурясь на солнце. Усмехнулся криво и поплёлся наверх. Многолетний, въевшийся в плоть и в кровь навык заброшенного в самое логово противника офицера, ставшее частью его самого свойство всегда доводить начатое до конца, в который раз взяло верх над разумом, над чувством попранной справедливости, над всем. Ричард Г. Нунан, свой среди чужих, в третий раз за сегодня постучал в дверь до одури знакомого кабинета и, не глядя в глаза, бухнул с порога:

– Ладно, шеф, вяжите меня тёпленького, я согласен. В конце концов, кто, если не я.

Рэдрик Шухарт, 34 года,

освобождённый под залог заключённый

– Рыжий, – натужно просипел Гуталин. – Рыжий, у тебя выпить есть?

Рэдрик на секунду замялся, оглянулся на дверь. Затем решительно извлёк из-за пазухи флягу, отвинтил крышку и поднёс горлышко к губам умирающего. «Опять засосал Гуталин», – не к месту припомнил он.

Гуталин закашлялся, ходуном заходила некогда могучая, а сейчас ставшая впалой грудь, пальцы судорожно вцепились в больничную простыню. Рэдрик, закаменев лицом и до боли сжав кулаки, смотрел на него. Ещё один, с горечью думал он. Очкарик, Пудель, Хлюст, Болячка, Кактус, Слизняк, а теперь Гуталин. Пасынки Зоны, приёмные её сыновья, которых одного за другим она забирала себе.

– Рыжий, – едва слышно выдохнул Гуталин, отдышавшись. – Наклонись ко мне. Ближе, ещё.

Рэдрик нагнулся, едва не коснувшись ухом потрескавшихся, обмётанных белёсым налётом губ.

– Вагонетки на насыпи, – прохрипел Гуталин. – Десять шагов к востоку от головной вагонетки. «Рачий глаз» там, прикопан под камнем. Возьмёшь его, понял?

Рэдрик кивнул. Гуталин сипло, судорожно дышал, обтянувшая лицо серая кожа, казалось, порвётся сейчас на скулах.

– Карта там же, под камнем, – выдавил из себя Гуталин. – Увидишь всё сам. Теперь запоминай. Я из Зоны неделями не вылезал. Жил в ней, жрал в ней и спал. В таких местах бывал, где никто больше. Знаешь, почему Зона меня не брала?

Рэдрик отрицательно помотал головой.

– «Рачий глаз», это всё он. Это как пропуск. Как «свой-чужой». С ним Зона тебя пропускает, с ним она тебя не берёт. Я в «ведьмином студне» купался, на перине из «жгучего пуха» спал. Так вот, хабар я по «комариным плешам» раскидал, чтоб никому не достался. Но с «рачьим глазом» тебе «плешь» нипочём, руку туда сунешь, и бери. А теперь поклянись, Рыжий, женой своей клянись, дочкой. «Глаз» и «лампу» возьмёшь, это мой за тебя выкуп. И всё. Потому что…

Гуталин не договорил. Он вновь закашлялся, захрипел, выгнулся дугой и враз обмяк. Вцепившиеся в простыню чёрные пальцы разжались.

Рэдрик с минуту постоял молча, затем закрыл Гуталину глаза. Ещё с минуту, катая под скулами желваки, смотрел на него. Повернулся и, не оглядываясь, пошёл на выход.

Ричард Г. Нунан, 54 года, представитель поставщиков электронного оборудования при хармонтском филиале Международного института внеземных культур

Ричард Г. Нунан сидел на кухне напротив Рэдрика, как сиживал не раз и не десять, уплетал сготовленный Гутой салат с моллюсками, один за другим опрокидывал в себя стаканчики с прозрачной жидкостью и вдохновенно мешал полуправду с полуложью.

– Доктор Пильман, – вещал Ричард, для убедительности потрясая в воздухе толстым пальцем, – как узнал, весь институт на уши поставил. Да что там институт – полицию, мэра нашего, дармоеда, всех. «Если, – сказал, – во имя науки надо освободить под залог и загнать в Зону десять тысяч сталкеров, сию же минуту отправляйтесь в тюрьму и чтобы завтра вся эта банда была на свободе. А об одном отдельно взятом и речи нет, будь он хоть самый отпетый». Так и сказал. Пришлось им это проглотить, Рэд, а куда деться. Нобелевский лауреат велел, не хвост собачачий.

– Это ваша заслуга, Дик, – тихо сказала Гута. – Ваша и Гуталина, лауреат ни при чём. Если бы не вы двое, – она всхлипнула, – если бы не ваши связи и не ваша дружба… Залог тоже вы внесли?

Ричард смущённо зачесал остатки волос за уши, ослабил галстук, достал носовой платок и промокнул лысый лоб.

– Полноте, – сказал он. – Налей, что ли, Рэд. Выпьем за Гуталина, царствие ему небесное.

Они выпили за Гуталина, потом за удачу, потом снова выпили и ещё, и Рэдрик принялся рассказывать про Золотой шар, про то, как он, дурак, просил этот шар, вымаливал у него дармовое счастье для всех. А затем бесшумной тенью на кухню скользнула Мартышка, и Рэдрик осёкся и замолчал, а хищное дерзкое лицо его на мгновение стало жалким. Тогда Ричард, стараясь не отводить взгляда, стал рассказывать об успехах лаборатории Бойда, о том, что там со дня на день ожидают прорыв, что удалось синтезировать вещество, которое способно благоприятно влиять на генетическую структуру, что… Он, азартно жестикулируя, доказывал и опровергал, уверял, что вот-вот, что не сегодня-завтра, и сам уже верил в то, что говорил, и клялся, что свернёт горы. Он и в самом деле готов был свернуть горы ради этой семьи, богом проклятой, ради этого рыжего мерзавца, который называл его другом, и который был ему другом, и которого он вот уже чёртову дюжину лет подставлял, предавал и гноил в тюрьме.

Ричард не заметил, как исчезла из кухни Мартышка, как собрала со стола и ушла Гута, он пришёл в себя, лишь когда Рэдрик с силой саданул по столешнице ребром ладони и сказал:

– Довольно. Говори прямо, Дик: ты думаешь, этим людям можно верить?

Рэдрик Шухарт, 34 года,

освобождённый под залог заключённый

Усевшись на рельс, Рэдрик ждал, когда выползшее из-за горного хребта солнце разгонит туман по обе стороны насыпи. Спешить ему на этот раз было некуда.

С болота по правую руку привычно тянуло тухлятиной. Сгнившие шпалы походили на кариесные зубы, щерящиеся между параллельными ржавыми губами гигантского рта.

Когда солнце преодолело четверть пути от горизонта к зениту, Рэдрик поднялся. Не спеша выкурил сигарету, наблюдая, как слева обнажается в оседающем тумане остов разбитого вертолёта. Когда отчётливо стал виден расплющенный в блин фюзеляж, Рэдрик затушил окурок и двинулся между рельсов туда, где, не дойдя до сортировочной, навечно застрял в пути состав гружённых породой вагонеток.

Пистолет Артура Барбриджа так и лежал в том месте, где Рэдрик его оставил. Носовой платок, в который был завёрнут пистолет, сгнил, а ствол приржавел к рельсу. Рэдрик нагнулся, рывком отодрал ствол, задумчиво повертел пистолет в руках и запустил в болото. За спиной внезапно протяжно скрипнуло, Рэдрик застыл на месте, сгруппировался и стал медленно оборачиваться. Мгновение спустя облегчённо выдохнул и расслабился – скрипел уцелевший стабилизационный винт угодившего в «комариную плешь» вертолёта.

– Дрянь ты, – вслух обругал «комариную плешь» Рэдрик. – Жаба болотная.

Щурясь на солнце, он понизу насыпи обогнул состав и отсчитал десять шагов к востоку от головной вагонетки. Не без усилий откатил в сторону щербатый валун. Встал на колени, осторожно запустил руку в косо уходящее под землю отверстие. Нашарил на глубине свёрток и медленно, по полдюйма, вытянул его наверх.