Книга Дигитал - Олег Маркеев

Из эйфории нокаута выщелкнул характерный звук снятого с предохранителя пистолета и тупая холодная боль в затылке.

— Не двигаться! — Голос прорвался сквозь муть, плескавшуюся в голове.

Но хотелось именно движения. Рефлексы, приобретенные на татами, просто рвали мышцы, так им хотелось движения, отчаянного рывка и победного сокрушающего удара. И опыт, приобретенный в нескольких задержаниях, когда все было всерьез и без дураков, подсказывал, что даже в самой безнадежной ситуации надо дергаться до конца.

Только шансов ему не оставили никаких. Ствол — к затылку, колено в поясницу, правая кисть в мертвом захвате, вторая бесцеремонно вжата тупорым ботинком в асфальт.

Вокруг замерли еще три пары ног. Все обуты, несмотря на погоду, в крепкие ботинки.

От их костоломского вида по ребрам прошелся сквознячок.

«Ку-ку, приехали!» — Алексей зло усмехнулся.

— Вы чьи будете, ухари? — спросил он, даже не надеясь на ответ.

Реакция последовала незамедлительно — и вполне ожидаемая. Тупой и весьма чувствительный удар в затылок. Потом чьи-то пальцы профессионально обшарили одежду. Судя по ощущениям, работали, как тайские массажистки, в две руки.

— Чистый! — отрапортовал тот, кто шмонал нижнюю часть тела.

Второй выудил из нагрудного кармана удостоверение Алексея. Подхватил под подбородок, подставляя лицо для опознания. Закинул так, что по позвоночнику выстрелили трассеры боли.

— Я сотрудник отдела уголовного розыска УВД «Аэропорт». Колесников Алексей Павлович, — представился Алексей, морщась от боли в спине, и добавил, когда боль стала нестерпимой: — Суки!

Никакого впечатления страдания, ругань и должность не произвели. Лицо, склонившееся над Алексеем, продолжало оставаться застывшим и спокойным.

«Лет тридцать пять. Острое, скошенное книзу, раздвоенный подбородок, губы тонкие, широкие, нижняя чуть выступает, нос прямой, с небольшой горбинкой, лоб высокий, на правом виске шрам сантиметра в два, глаза…»

Глаза у неизвестного были хищной птицы: холодные, цепкие и безжалостные.

Рядом дружно ухнули, как грузчики, и мимо Алексея проплыло тело наркоши. Безвольное, как тряпичная кукла.

— Отбегался, Арлекино хренов! — вполголоса прокомментировал кто-то из несущих.

Алексей не успел составить до конца словесный портрет. Рука в черной перчатке легла ему на глаза.

— Не пытайся меня запомнить. Ты меня не видел, нас тут не было. Иди куда шел. И все забудь.

Голос у мужика был под стать лицу: холодный и безжизненный.

Освободили Алексея, как и брали. Сноровисто и моментально. Разом ослабили все захваты и отскочили. Но перед этим кто-то ткнул стальным пальцем в подреберье, и от боли свет померк в глазах Алексея.

А когда прояснилось, вокруг уже никого не было.

Алексей, кряхтя, поднялся на ноги, осмотрелся и с досадой констатировал, что даже случайных свидетелей нет. Переулок в двух шагах от запруженного Ленинградского шоссе, казалось, вымер.

* * *

На кухне понятые со смурными лицами сосредоточенно читали протокол, в коридоре топтались двое с носилками. Алексею сразу стало ясно, попал под занавес, можно не суетиться. Он наскоро осмотрел с порога комнату, кивнул следователю прокуратуры Косте Щербакову, присевшему на корточки перед трупом молоденькой девчонки, и шмыгнул в ванную.

Труп принадлежал девушке лет восемнадцати на вид. И, судя по содержимому полочек в ванной, жила она одна. На стеклянной полочке и зеркале сально отливали черные овальные пятнышки — эксперт-трассолог прошелся кисточкой с графитовой пылью.

Алексей открыл кран, смочил руки и принялся стирать пыль с джинсов.

— На правой штанине, в области коленной чашечки, обнаружена потертость, диаметром пять сантиметров, овальной формы. Предположительно, возникшая при волочении тела по земле, — пробурчал он себе под нос, пытаясь развеселить сам себя.

Шутка не прошла, на душе было тревожно и пакостно, как ночью в засаде.

Вдруг накатила такая волна тошноты и слабости, что он едва успел ухватиться за край раковины. Судорога свернула желудок в комок. Вырвало мучительно, желтой пеной.

Алексей едва перевел дух, как новый спазм скрутил живот, и изо рта полезла липкая желчная пена.

Дверь открылась. Алексей успел в зеркале рассмотреть вошедшего Костю и вновь опрокинулся над раковиной.

Костя присел на край ванны, пристроив на коленях папочку.

— Блюем-с, господин офицер? Раньше за вами такого, сэр, не замечалось, — скучным голосом произнес он. — Ты от вида трупешника так блюешь?

Алексей не смог ответить, был полностью парализован новым приступом рвоты. Качал головой из стороны в сторону от боли, как телящаяся корова, что Костя понял по-своему.

— Значит, съел чего-то не то, — заключил он.

— Пошел ты! — отдышавшись, выругался Алексей.

Костя Щербаков был чистым и опрятным мальчиком из приличной семьи, даже очки носил. Среди шпанистого вида оперов он смотрелся полным «ботаником», а очень хотел сойти за своего. Поэтому вечно острил, подражая Алексею. Получалось у него, как у Петросяна, — натужно и ходульно. Не было чертовщинки и бесшабашности, потребной для здорового хохмачества. Зато были порядочность и профессионализм. За это его уважали, приняли в свою кампанию и прощали косноязычный юмор.

— Ты прочишай желудок, не отвлекайся, — продолжил Костя, — а я тебе пока последние новости доведу. Новость первая, как полагается, хорошая. Крестник твой, гражданин Дронов, уже признательные показания накатал. Берет на себя еще пять эпизодов. В Зеленограде, в Химках, два по Северо-западному округу и один в Южном.

Леша насторожился.

— Не, без недозволенных методов, все чисто, — успокоил его Костя. — Приступ совести у мудака. Попросил бумагу в камеру и накорябал триллер, Стивен Кинг отдыхает. Пять эпизодов за два года, все малолетки. Почерк похож — нападение в лифте. Шманцы-обжиманцы, трусы сниманцы и прочие развратные действия. С последующим удушением. В Южном месяц назад у него сорвалось, девчонка жива осталась. Ей уже фотомордию этого урода предъявили. Опознала. Так что получается, серийного мы взяли.

— Угу, мы пахали! — Алексей стал плескать водой в лицо.

— А кто тебе подсказал, что он стопроцентно на хату свою завалится? — напомнил Костя. — Я тебе сразу сказал, что мужик — псих. А нормальный псих после случки час отсыпается в кустах, а потом бухает сутки до полной стерильности сознания. Все напрочь забывает, потому и идет прямиком домой.

— А кто в том клоповнике двое суток парился?

— Ну, братка! — протянул Костя. — Разделение труда согласно интеллектуальному уровню: один думает головой, второй топает ножками.

— Очки сними. Дам в глаз, треснут, — беззлобно пригрозил Алексей.