Книга Тропа барса - Петр Катериничев

Ворон почувствовал, как устал. Он был не фраер и не лох, чтобы решить, что такую партию «дури» он сможет спихнуть легко и без потерь, минуя, скажем, Кондрата или Беню-одессита. Хотя… И Украина велика, а Россия — и подавно. К тому же он, хоть и не часто, катался по кайфу, все хаты и всех сбытчиков знал. Такой «дури» в Княжинске не было. Никогда. А за каким рогом она оказалась в «Юбилейном»? Тоже понятно и еноту: титулованных гостей съехалось, как грязи. Ясно, что Карден вряд ли потащит наркоту в сумчаре через бугор, а вот кто-то из педерастических мальчиков или плоских анемичных девочек в этом безразмерном ворохе одежек-без-застежек — вполне. Коллекция Кардена Houte Couture — это звучит. Ни один поганец не решится детально шмонать выставочную одежонку от маэстро, не рискуя налететь на звиздюлину от своего же начальства: все-таки впервые почетный гость в независимой Украине! А Княжинск — тот же Париж, как любят заявлять батьки из Верховной Рады!

Кто-то продумал все кардинально. И это кто-то не Кондрат и не Беня: у этих даже на двоих думалка так кучеряво не сработает. Получить «дурь» от черных дрянной очистки, запустить по городу и окрест — это они мастера, а вот сработать через высокую моду — кишка тонка! Так к кому же обратиться? К самому Автархану? Повод?

Повод ох какой значимый: кто-то гонит наркоту на Запад мимо него, да в таких количествах, да такого качества! А в Западной той Европе эта «дурь» — ишь, даже язычок радуется, очищена — суши весла! — улетит в цене к четыреста за граммулечку! Даже если по низшей цифре, это… Мужчина снова потискал пимпочки калькулятора… Миллион двести восемьдесят тысяч! Долларов! Уф! Ворон перевел дыхание, чувствуя незнакомое прежде напряжение и какую-то тяжелую, тревожную усталость. Хорошо, хоть Ксанке успел заправить: сейчас не то что «гонять дурака» не хочется, а и не шевельнешь его ни краном, ни домкратом, хоть всех этих подиумных красотулек нагишом перед ним построй! Да и не любил он худых. Баба, она в теле должна быть, чтобы дышало все… Хм… Понятно, чего эти банкиры хреновы, по слухам, импотенты все: им бабу трахать надо, а у них сплошная цифирь в башке крутится, да немаленькая, да мыслишки гонят не догонят одна другую: как бы не налететь так, чтобы голова на плечах осталась в неприкосновенности. Да и опять же трахать этим банкирам кого? Тех же таранок худосочных, мода теперь такая, хошь не хошь; может, их с пивком и хорошо употребить, а ему, Коляну, нравились сдобные, как пышки, и горячие. И снаружи, и внутри.

Фарт… Нужно теперь помыслить, как этот фарт обернуть в деньги… В хорошие деньги. Да чтоб голова на плечах задержалась. Он ведь не банкир какой-нибудь, чтобы башку не жалеть. Своя, не чужая. А спешить ему покуда некуда.

Чтобы как-то отвлечься от тревожных и непривычных мыслей, Колян вытряхнул все из сумки на пол. Ага. Косметичка со всякими бабскими причиндалами, проездной, читательский билет с фотокарточкой. Красивая девчушка, только маленькая еще. А глаза — просто обалдеть можно. То ли досталось ей уже на коротком веку, то ли…

Нет, точно досталось, Ворон повидал этаких глаз. Глебова Елена Игоревна. М-да…

Не повезло сегодня Глебовой Елене Игоревне: сумчару умыкнули. А может, наоборот, повезло: забери комитетчики, или как их там, этот рюкзачок, ей бы отмываться до костей, и все одно — не отмыться. А сумка, подумаешь, — погорюет и плюнет, а впредь умнее станет. Это уж точно.

Еще в сумке оказался мишка. Забавный такой плюшевый медведик, довольно тяжеленький: внутри был механизм. Надо думать, механизм тот сломался давно; плюш на шкурке пообтерся совсем, один глаз — свой, другой — перламутровая бусинка пришита, но пришита крепко, видать, давно медведика чинили, может, лет десять тому; а у девчонки той или детство еще не отыграло, или друг это ее… Вот и таскает везде.

— Ну что, Потапыч, не ведал, что ко мне попадешь? Погляди, как живет фартовый Ворон, позавистничай. Все одно — не скажешь никому, а потому от тебя никакого вреда. Правда, и пользы немного, а, косолапый?

Колян поставил медведика на широкий подоконник, щелкнул ногтем по голове, и она закачалась плавно из стороны в сторону.

— Не соглашаешься? То-то, что не соглашаешься… Может, видывал ты в своих лесах игрушечных куда поболее всего, что людишки знают, а, Потапыч? Молчишь? Ну молчи, молчи… Молчание — золото.

Ворон взял еще сигарету. Хватит попусту языком молотить. Думать надо. И решать.

А то ежели чего, узнает кто из братвы, так они и решат: скрысятничать вздумал Ворон-падаль, куш утаить! Вот тогда и будет о-го-го. По всей форме. Так что как ни крути, а надо к Автархану… Больше не к кому. Пятьдесят кусков ему, Коле Ворону, уж точно обломится, и слава среди братвы — это уже навсегда. Сначала тишком пойдет, шепотком, а все ж…

Ворон чиркнул кремнем, поглядел долгим взглядом на огонек… А все ж… Вот именно: не попробовать этой «дури» — ну никак нельзя. Получится, что он как пес какой: сцапал добычу, поднес хозяину, и сиди голодный, облизывайся, пока косточку дадут. Не, не попробовать нельзя. Нужно даже попробовать, обязательно!

А то вдруг не так вкусна сметана, как бела? Аккуратно заклеил скотчем отверстие в пакете, оставив только то, что просыпалось на бумажку, — граммулечку.

Остальное загрузил обратно в рюкзачок, а его сунул в шкаф, в самый низ, да прикрыл сверху хламом. Вот бабы! У Оксанки этих платьев — груды, а никакой тряпки спроста не бросит: жалко. Грузит куда можно и куда нельзя — баба!

Колян глянул на часы. Четверть второго. Время есть: отлетай, сколько душа пожелает, Оксана никогда его не будит, если он в «скворечнике» залег; да и к «дури» она относилась спокойно — конченым он вроде не был, а что соломку вываривал… А кто в Вишневом не вываривал? Наоборот, порой он сварит себе дозу, уколется да такое в постели устроит, что… «Болт» как каменный, по три часа соколом летает! Сама Оксанка, правда, ни-ни. «Дури» не терпит, считает баловством зряшным. Вот то ли дело горилки, да на зверобой-траве, выпить, да закусить богато, да песен попеть. Это она охоча.

За размышлениями спустился Колян по скрипучей лестнице; починил бы давно, да такая ему и была нужна: никто втихаря не подберется. А у него там, в шкафчике, «тулка» да патроны с жаканом да картечью: и криминала никакого, а так пропишешь кому незваному, если что, — никакой «Макаров» таких дырок не понакрутит.

На кухне зачерпнул Колян водички из ведра, выпил, чувствуя, как зубы стучат о железо кружки: уже подперло. Не, он не конченый, но уж очень «дурь» хороша, и удерживаться нет ни охоты, ни резона. Да и заслужил он сегодня, точно заслужил.

Зачерпнул еще кружку, бросил туда ложку столовую, поднялся в «скворечник».

Осторожно подхватил сухой бумажкой щепоть порошка, ссыпал в ложку, аккуратно, на пальчиках, по капле, наносил в нее воды. Откинул крышку зажигалки, чиркнул кремнем, подставил ложку под огонек, с удовольствием наблюдая, как пузырится по краям жидкость, прежде чем сделаться однородной. Подержал, пока остынет, аккуратно, по капле, слил в приготовленный пузырек темного стекла.

«Боян» он тоже приготовил загодя. Не какой-нибудь одноразовый стручок, как у всякой там нечесаной швали: фирмовая машинка, своя. Аккуратно наполнил шприц, чуть притравил, пока не показалась на кончике иглы крохотная капля, согнул руку в локте.