Книга Собачья работа - Максим Есаулов

— Почему?

Григоренко устало вздохнул и секунду подумал.

— Катушки тяжелые — не дотащат.

Максаков прикрыл глаза.

«Господи, ну почему ты так не любишь милицию?!»

5

Стало светлее. Насколько вообще может быть светло в Питере зимой и без снега. Струйка пара вырывалась изо рта и мгновенно растворялась в мутном сыром воздухе. Максаков облизал губы, чувствуя как их сразу же сковало микроскопическими колючими кристалликами льда. Было градусов пятнадцать ниже нуля. Стоянка перед РУВД уже опустела. За невысокой каменной оградой бугрился комьями заскорузлой земли выстуженный сквер со стеклянными шипами деревьев. Максаков привстал на цыпочки и отломил кусочек прозрачного панциря от проржавленной решетки окна. Мороз проветрил легкие и прояснил голову. Начинало прихватывать уши и ноги. Прозрачный осколок холодил ладонь. Страшно не хотелось возвращаться в прокуренное чрево здания, смотреть на грязные обшарпанные стены, засаленные окна, щуриться на тусклый свет лампочек. Он бросил ледышку на землю, поддал ее ногой и, вздохнув, зашагал под арку, ведущую в двор. Все так же уныло-тревожно шебуршилась в сердце холодная тоскливая пустота.

Водитель отдела Владимиров, скрестив руки на груди, стоял посреди двора, молча созерцая вылупившийся на него круглыми фарами «УАЗик». «Беломорина» у него во рту периодически вспыхивала темно-красным огоньком. Картина рождала ассоциации с тореодором и быком. Максаков тронул его за плечо.

— Как дела?

— Как в сказке. Аккумулятор — все.

— А зарядить?

— Мертвые не воскресают.

Максаков потер замерзшее ухо.

— Чего делать будем?

— Попробую у Коляныча выклянчить новый. Если что, Алексич, то тебя позову.

Максаков кивнул, хорошо представляя, как трудно будет убедить начальника гаража Коляныча отдать им новый аккумулятор, приготовленный для продажи налево.

На лестнице слоями висел табачный дым. Здесь он не рассеивался никогда. Казалось, даже стены пропитались запахом курева до самого основания. Он не спеша поднялся на четвертый этаж. В коридоре толпились опера с чашками и сигаретами. Традиционный утренний фуршет — значит, Паша уже провел сходку. На душе стало веселей. Вид ребят возвращал к мыслям о работе. Максаков так и не стал своим в кругу руководителей. Должно быть, они особым нюхом распознавали в нем чужого, из другого мира, имеющего другие интересы и непонятные им жизненные ценности. Даже Грач как-то сказал ему:

— Ты слишком любишь своих оперов.

Это была правда. Максаков любил свою команду. Не личный состав, как принято было говорить, а именно команду. Она платила ему тем же.

В кабинете его заместитель Паша Колесов пил чай из огромной кружки с надписью на английском «Я люблю чай». За глаза эту кружку называли «сиротской». Колесов пришел в отдел почти одновременно с Максаковым — перевелся с берегов Северного Ледовитого океана, где проработал почти пятнадцать лет. Не по годам и выслуге энергичный, доброжелательный и абсолютно порядочный, он пользовался огромным авторитетом у оперов, уважительно называвших его исключительно по отчеству — Иваныч.

— Привет, — Колесов поднялся для рукопожатия, — ты вместо кого дежуришь?

— У Аверьянова ребенок заболел. — Максаков не стал раздеваться. — Что-нибудь срочное есть?

— Вроде нет.

— Я схожу по кофейку. Если чего, пришлешь кого-нибудь.

— Если срочно что-нибудь — я пришлю кого-нибудь.

— Ну ты чисто Пушкин! Я скоро.

Игорь Гималаев курил у себя в кабинете, хмуро разглядывая заваленный бумагами стол.

— Пошли кофе пить.

— Однозначно.

Спускались молча. Максаков знал Гималаева десять лет. Еще по прошлой счастливой университетской жизни. Еще до ментовки. Еще до трупов и бандитских морд. Еще до совместных бессонных ночей в прокуренных кабинетах. Еще до общего кайфа побед и общей тоски поражений. Еще до дружбы, научившей молчать вдвоем.

Во дворе суетились водители, пытавшиеся оживить раздолбанные машины. На кого-то орал старшина РУВД. Куда-то тащили свеженапиленные доски грязные, оборванные суточники. Владимирова не было видно. Отделовский «УАЗик» грустно торчал в углу.

Кафе не имело названия, но постоянные посетители называли его «Четверкой» по названию улицы — 4-я Советская. Внутри было тепло, чисто и пусто. Татьяна за стойкой смотрела очередной бразильский сериал. Хозяин, Сан Саныч, как всегда приветливо помахал из дверей подсобки.

— Мы первые?

— Как видите. — Татьяна без вопросов направилась к кофеварке.

За окном злой ветер бил по замерзшим автомашинам. Первый глоток кофе наркотическим восторгом отдался в голове. Максаков наконец вытащил сигарету и прикурил. Ввалились Сашка Чернов и Игорь Чучмарев с ОРО.

— Тань, сделай два белых кофе, маленьких.

Булькнула разливаемая в кофейные чашки «Пятизвездная».

— Ненавижу зиму. — Максаков продолжал смотреть в окно. — Кто сказал, что русская душа должна любить мороз?

Гималаев кивнул, глубоко затягиваясь «Союз-Аполлоном». Снова помолчали.

— Чего хмурый такой?

— Устал. Голова вообще не работает.

— Возьми день, поспи.

— Да ладно. Дадут мне дома поспать.

Игорь жил в коммуналке, где занимал с женой и сыном тринадцатиметровую комнату.

— Приезжай ко мне, поспишь.

— Если только.

Радиаторы отопления жарили вовсю. Максаков снял шарф и вылез из пальто.

— Где будем Сиплого искать? На родине? В Северодвинске?

Гималаев затушил сигарету и закурил новую.

— Не думаю. Он где-то здесь. Чувствую.

— Много куришь.

— Знаю.

— Как сердце?

— Бьется.

По залу процокали каблучками две дознавательши с внешностью манекенщиц, одетые на пять собственных зарплат.

— Почему здесь?

— Так кажется. Ему в Северодвинске скучно. У него кураж. Там ему нечего делать. Или у нас, или в Москве.

Максаков покачал головой.

— Может быть, может быть. Как твоя молодежь?

— Стараются. — Игорь улыбнулся. — По Сиплому все материалы наизусть изучили. Думаю, даже ночью им бредят.

В группе Гималаева работали двое молодых — Денис Дронов, недавно перешедший из территориального отдела, и Марина Велиготская, выпускница университета МВД, которую Максаков взял вопреки мнению руководства. Оба были талантливыми, умными работниками, но иногда детско-юношеский азарт перевешивал все. Максаков вспомнил, что на следующий день после того, как Сиплый совершил свое второе убийство, Гималаев вышел из отпуска. Намереваясь спокойно вникнуть в оперативную обстановку, освежить в памяти старые дела и таким образом повалять с недельку дурака, он неспешно поднялся на этаж и был немедленно атакован своими соратниками по группе.