Книга Душитель - Уильям Лэндей

Муха, вялая ноябрьская муха, опустилась на щеку убитой. Она попробовала кровь на вкус и потерла лапки.

5

Майкл шагал туда-сюда по крыльцу, кутаясь в зимнее пальто, затягиваясь сигаретой, ковыряя мыском ботинка отсыревшие половицы. Доски гнили и расслаивались. Проклятая сырость. Весь дом разваливается. Просто удивительно, с какой скоростью дома начинают разрушаться, насколько неразборчивы плесень и влага. Если как следует топнуть, он проломит любую доску.

Дверь скрипнула, и высунулась голова Рики.

— Ужин.

— Сейчас приду.

Голова исчезла, дверь захлопнулась.

Через несколько секунд Рики снова высунулся.

— Она говорит, сейчас же.

— Скажи, что я приду через минуту.

— Я сказал. Она говорит, что через минуту — это не сейчас же.

— Сам знаю. Я попросил минуту, потому что приду через минуту. О Господи!

Рики вышел на крыльцо, притворив дверь.

— Какого черта ты тут торчишь? Холодно.

Майкл показал ему сигарету.

— Кури в доме. Здесь холодно.

— Видел? — Мыском кожаного ботинка Майкл отделил кусок половицы. Он ковырял щепку до тех пор, пока она не отлетела. — Посмотри.

— Да. Чертов бардак. Починим весной. Может быть. Ну хватит, пошли. Здесь холодно, а я хочу есть.

Майкл нахмурился.

— В чем дело, Микки? Голова болит?

— Нет.

— Тогда в чем проблема?

— Никаких проблем.

— У тебя такая рожа…

— Неправда.

— Правда. «Приду через минуту»…

— Пошел ты, Рик.

— «Пошел ты, Рик»…

Рики ухмыльнулся. На его лице показалась очаровательная, веселая, исполненная достоинства улыбка, которой он славился с того самого дня, как родился — четырьмя годами позже Майкла. Рики научился улыбаться еще до того, как у него прорезались зубы, словно уже в младенчестве понимал, что он необычный ребенок.

Мрак, окутывавший Майкла, слегка рассеялся — достаточно, чтобы он мог покачать головой и повторить «пошел ты», на сей раз уже теплее. Это «пошел ты» означало «не уходи».

— Угости сигареткой, Микки.

Майкл вытащил пачку из кармана, и Рики прикурил от его сигареты.

— Господи, ты только посмотри! — воскликнул Майкл.

Братья уставились в окно столовой, где краснолицый гигант усаживался во главе стола. Брэндан Конрой устроился в кресле, переложил с места на место нож и вилку, а потом, вместе с Джо Дэйли, сидевшим по левую руку, громко расхохотался.

— Честно говоря, впору повеситься, — сказал Майкл.

— Тебе не нравится новый папочка?

— Неужели нельзя было из приличия подождать?

— Папа год как умер. Сколько, по-твоему, нужно ждать?

— Дольше, — ответил Майкл. — Гораздо дольше.

Рики отвернулся. Он глубоко затянулся сигаретой и посмотрел на улицу — нетронутый ряд маленьких домиков, которые в зимних сумерках казались темно-серыми. Декабрь на Сэйвин-Хилле. Вдоль всей улицы плотно стояли припаркованные машины. Скоро начнутся споры из-за того, кому какой пятачок принадлежит. Застолбить для себя парковку было равносильно покупке места на целый сезон. Уже начали появляться рождественские фонари. В садике через дорогу, у Доэрти, стояли пять нелепых пластмассовых оленей, светящихся изнутри. Обычно оленей было шесть, но Джо сломал шестого, когда, будучи старшеклассником, возвращался домой навеселе и попытался его оседлать. На следующий день Большой Джо заставил сына отправиться к Доэрти и извиниться за оленя. На самом деле если Джо и надлежало за что-то извиняться, то скорее за объезжание дочек Доэрти — он проделывал это с той же лучезарной улыбкой и уверенностью в собственном праве, точно средневековый феодал. Даже младшая из трех, Эйлин Доэрти, не избежала этой участи — кажется, в машине Джо. Из-за этого Джо поругался с Майклом, потому что тот любил Эйлин с детского сада. Майкл воображал, что Эйлин не из таких, но Джо вправил ему мозги и объяснил, что завоевание сестер Доэрти — своего рода ритуал, Божий промысел. Эйлин была нужна ему, чтобы завершить хет-трик.[4]В итоге Майкл бросился на брата, хотя тот был гораздо крупнее его, — он не мог разлюбить Эйлин Доэрти, пусть даже она и предложила себя Джо для ритуального кровопролития. Возможно, Майкл до сих пор ее любил в глубине души — по крайней мере память о ней. Уж такой это человек. Интересно, что теперь с Эйлин? Рики повернулся к брату:

— Слушай, а что стало с…

Но Майкл по-прежнему был увлечен происходящим в столовой. Его вновь охватил гнев.

— Ты только погляди! Погляди на Джо! Какого черта он творит?

Джо Дэйли и Брэндан Конрой, держа бокалы с пивом, смеялись.

— Ты только посмотри, как он лижет задницу Конрою! Честное слово, Рик, все это… тебя не бесит?

— В общем, нет. Слушай, а что случилось с Эйлин, которая жила напротив? Помнишь ее?

— Нет. — Майкл не отрывал взгляда от окна.

Жена Джо, Кэт, вышла на крыльцо.

— Вы идете или подать вам ужин сюда?

— Майкл злится.

— Не злюсь.

— Он думает, мама собирается подарить свою девственность…

— Я не говорил, что…

— …Брэндану.

Кэт задумалась.

— Полагаю, Маргарет в любом случае подождет, пока ужин не закончится, — сказала она.

— Слышал? — Рики улыбнулся. — Не о чем беспокоиться.

— Идите в дом. — Кэт погнала их внутрь кухонным полотенцем, и братья вошли. Что-то в Кэт — Кэтлин — говорило о том, что ее не проведешь. Она идеально подходила Джо — рослая, с массивными бедрами, миловидная, невозмутимая, и братья Дэйли слушались ее.

Майкл вошел первым, с кислой гримасой. Рики отвесил ему шутливый подзатыльник, а Кэт похлопала по плечу. И то и другое — чтобы подбодрить его.

В доме пахло чесноком, женщины суетились, нося из кухни в столовую последние тарелки.

Мимо проскочила Эми.

— Привет, Майкл. А мы думали, ты совсем пропал.

Молча прошел Малыш Джо — сын Джо. Ему было тринадцать, и он унаследовал прозвище от отца, который, в свою очередь, тоже когда-то был Малышом Джо. Дэйли были чересчур южане для того, чтобы использовать порядковые номера и довесок «младший». Каждый следующий Джо получал второе имя. Нынешний, например, звался Джозеф Патрик. Сейчас он дулся, и Майкл понятия не имел почему.

Маргарет Дэйли, мать семейства, поддразнила Майкла за его исчезновение, и настроение у него снова испортилось. С годами Майкл приобрел необыкновенную чувствительность к тону материнского голоса и научился различать в нем малейший упрек или неодобрение. Маргарет прекрасно знала об этой его способности — Майкл был самым чувствительным из ее сыновей, он быстрее всех обижался и последним прощал. Она просто не знала, как говорить с ним, не рискуя его обидеть, а потому неизбежно сетовала на подобную уязвимость, хотя в этом отношении Майкл напоминал матери Джо-старшего, мужчину, которого она так до конца и не поняла, хотя и делила с ним ложе в течение тридцати с лишком лет. Она заметила, что Майкл увял, как только услышал о своем исчезновении. Мать на мгновение пожалела о произнесенных словах, а потом решила, что не сказала ничего страшного — вот только обидно, если Майкл своим угрюмым видом испортит воскресный ужин.