Книга Доля ангелов - Арина Веста

Глава 2 Поcледний форпост

Этак гуторя, плывем в тишине…

Н. Некрасов

Чертыхаясь на острых камнях, я босиком брел вдоль берега и бормотал проклятия Маркелу, его синеокой крале и «Мертвой голове» — кораблю сумасшедших. Заполошный ветер валил с ног. Море волновалось и расходилось с каждой минутой. Впереди помаргивал береговой маяк. На макушке маяка, под круглой крышей, похожей на шляпку гриба, светилось окошко. Этот золотой, едва теплящийся светоч будил грезы о зачарованных замках и мудрецах, бодрствующих в ночи: может быть — чернокнижниках, может быть — святых. Я добрел до маяка и постучал в дощатые двери.

Дверь подалась. По винтовой лестнице я поднялся наверх. Тусклый старческий приют, запах сельди и керосина развеял романтические грезы.

Высокий костистый старик, невзирая на поздний час корпел над котелком. Из кипятка выныривали зеленые рыбьи хвосты и плавники. Дребезжало неисправное радио, выплевывая марши.

— Отец, пустишь на ночь? — осведомился я.

Он молчал, всматриваясь в меня красными глазами с выпавшими от старости ресницами. Во взгляде читались недоумение и опаска, замешанные на достоинстве, редкой по нашим временам пробы.

Я поежился под этим немигающим волчьим взглядом. Вдоль спины прошла морозная волна.

— Я заплачу, разумеется.

— Для двоих здесь нет места, — проскрипел он с жестяным немецким акцентом.

— Разрешите я просто посижу в тепле?

Он пожал плечами и снова занялся рыбой. После поставил на стол сковородку с картошкой и жестом пригласил к столу:

— Ночлег надо заработать. Поможешь мне выбрать сети.

— Буду рад редкому развлечению.

Старик исподлобья зыркнул на меня:

— Радоваться нечему. Шторм идет северных румбов. Жди беды…

Набросив бушлат, старик вел меня к посаженной на цепь парусной ладье.

«Шпангоуты и форштевни!» — чье сердце не дрогнет, когда поскрипывает просмоленная посудина и ноздри обдает запахом свободы.

Ветер ломил в грудь, море глухо стонало, но до шторма было еще далеко. Мы вынули из песка ржавый якорь и погрузились в посудину. Я начал табанить веслами.

— Смотри не сломай…

Старик неодобрительно косился на мои босые ноги и бурчал:

— Мужчине полагаются ботинки…

Я налег на весла, старик командовал на корме:

— Табань левым веслом, а то завалит. Упустишь волну — каюк! В щепы о скалу разнесет, мозги на Чертов Клык выбросит!

Впереди, в клокочущей пасти маячила скала, та самая, что живописно дополняла утреннюю идиллию.

Метрах в ста от нас без огней шла яхта. Паруса были свернуты, посудина коптила дизелем. На гребне волны среди грозового неба мелькнул точеный силуэт и слился с темными волнами. Если бы я не знал, что Мара пирует на берегу, я бы решил, что вижу «Мертвую голову».

— Что-то они в доки зачастили, — проворчал старик.

Нашу ладью бросало с волны на волну. Шпангоуты вихлялись и скрипели, как суставы ревматика, и все плавсредство грозило рассыпаться от сильных боковых ударов. Налегая на весла, я боролся с волной. Каждая следующая волна била жестче, грозя уложить нас набок, но вместо страха я чуял отчаянную веселость безнадежного спорщика.

Я сам залез в утлое корыто с безумным стариком, и теперь судьбе надо было применить максимум изворотливости, чтобы мы благополучно достигли берега. Я абсолютно уверен, что глупая смерть не для меня.

— …А доннер вэтер!!! — прорычал старик. — Фал! Руби фал!!!

Во тьме белело его страдальческое лицо.

Бросив весла, я прыгнул на корму. Капроновый шнур сети обкрутил его кисть и тянул вниз. Выхватив нож, я мигом перерезал его.

— Ух… Еще секунда и оторвало бы руку к чертям собачьим. Это правильно, что нож носишь, — похвалил меня старик, растирая запястье.

— Не осуждай сибиряка,

Что у него в кармане нож.

Ведь он на «русского» похож,

Как барс похож на барсука! —

подбодрил я его озорным стишком.

— Ты похож на русского, но на какого-то другого русского, — проворчал немец и добавил загадочно: — А уж их-то я видел немало…

Я скромно промолчал. На самом деле я чту своих предков и гордо считаю себя сибиряком. В моей крови смешались казаки, спутники Ермака и смиренные сельские батюшки, таежные охотники из тех, что «белку в глаз», и шаманы, земские врачи, и революционеры-народники. Я уверен, что именно сибирские эшелоны зимой сорок первого решили исход битвы за Москву. Мой прадед погиб на Бородинском поле под Можайском, где насмерть стояли сибиряки. Все это живет в моей крови и памяти. В человеке все решает кровь. В силу этих вопиющих противоречий натуры, я таскаю на поясе нож-выкидушку, радуюсь редким приключениям, мотаюсь на разбитом байке и упрямо верю в светлое будущее рода людского, весьма равнодушно глядя в собственное.

Встав с подветренной стороны Чертова Клыка, мы собрали скомканные, сбитые штормом сети. Через полчаса подгоняемые бодрым ветром, ухая с волны на волну, мы шли к берегу.

— Не одиноко на маяке? — спросил я, отжимая майку.

Буржуйка шипела, нагнетая жар. Старик подбросил еще угля в малиновое жерло.

— Одному хорошо. Я двадцать пять лет не был один, потом двадцать пять лет был один и не успел соскучиться. Я повидал много людей и городов. В Сибири был, в Заполярье…

— Лагеря?

Он не ответил, раскуривая старинную, с медными накладками трубку. Пламя яркими всполохами обрисовало крупный череп, изувеченный нос и седой щетинистый подбородок, выступающий вперед, как носок сапога.

— Двадцать пять лет — долгий срок… За что сидел, отец?

— Стоять за свои убеждения иногда приходится сидя, — усмехнулся старик. — Я солдат. Я воевал против вас, вы воевали против меня.

Он подбросил дров в буржуйку и продолжил:

— Сейчас принято во всем винить Гитлера. Но так ли уж он виноват? Почему двенадцать миллионов русских солдат не смогли удержать нашего натиска? Над этим вопросом я бился большую половину своей жизни.

Я всмотрелся в него с нехорошим любопытством, так изучают посетители музея ритуальный топорик индейцев майя или ржавые орудия палача.

— Гитлер и Сталин — близнецы-братья…

— Хозяин, ты веришь в то, что сейчас говоришь?

— За пятьдесят лет, еще никто не опроверг моей веры, — он протянул ладонь к ревущему пламени, словно присягая. — Оба они были людьми из народа, не слишком образованными, но очень способными. По убеждениям Гитлер был социалистом и революционером. Как и Сталин, он мечтал выправить людскую породу и вывести «нового человека», совершенное творение без страха и упрека, и в этом деле оба вождя не чурались магических штучек. Они искали союза с древними богами, а может быть и демонами своей мечты. Они ставили дух выше плоти и не боялись пускать кровь. Перед войной у Сталина и Гитлера, действительно, наметились общие цели. В лагере я слышал от одного немца, а тот слышал от другого немца, что перед войной Гитлер и Сталин тайно встречались на яхте в Черном море.