Книга Голубая звезда - Жюльетта Бенцони

Я поднялась к вашей матушке, когда настой был готов, но бедняжка не захотела пить его. Она даже немного рассердилась, заявив, что госпожа Адриана – упрямица и заставляет ее глотать то, чего она не хочет. Тогда я объяснила, что мой липовый отвар, подслащенный медом, успокоит ее нервы и что, на мой взгляд, она выглядит не лучшим образом, но я прекрасно поняла, что только раздражаю ее; госпожа пожелала, чтобы ее оставили в покое и дали уснуть. Тогда я поставила сосуд с отваром на ночной столик, пожелала ей спокойной ночи и спустилась в холл, посоветовав Ливии не беспокоить хозяйку.

Но на следующее утро, когда Ливия поднялась в спальню госпожи с утренним завтраком на подносе, я услышала крики и рыдания девушки. Мы с Дзаккарией бросились наверх… и поняли, что госпожи Изабеллы больше нет с нами и что… о Боже мой!

Альдо позволил ей с минуту поплакать у него на плече, превозмогая собственную боль, затем спросил:

– Кто такая Ливия?

– Та из двух девушек, что повыше, – ты видел их, когда подплывал к замку. Она и Приска, вместе с нами двумя, заменили всю прежнюю прислугу: мужчины ушли воевать, а многие женщины, слишком старые и очень напуганные, захотели вернуться в свои семьи. И кроме того, уже не хватало средств на содержание такой уймы народа. Венжурина, горничная твоей матушки, умерла от гриппа, и на ее место взяли Ливию. Добрая малышка, между прочим, хорошо выполняла свои обязанности, и госпожа княгиня была ею довольна.

– А что сказал врач? Я прекрасно знаю, что моя мать никогда его не приглашала. Однако при таких обстоятельствах вы должны были вызвать доктора Грациани?

– Уже два года он парализован и не встает со своего кресла. А тот, что пришел, говорил о сердечном приступе…

– Но ведь это странно, не так ли? Матушка никогда не жаловалась на сердце, а после смерти отца вела скорее размеренный образ жизни…

– Я абсолютно с этим согласна, но, как сказал доктор, достаточно одного...

И в этот момент вошел Дзаккария, который, видно, не хотел, чтобы его жене пришлось одной разделить первый тяжелый миг с тем, кого она считала своим сыном. Покрасневшие глаза Чечины, скорбное лицо Альдо ясно говорили о том, каков был их разговор. Их состояние тут же передалось Дзаккарии:

– Какое великое горе для нас, дон Альдо! Душа этого дворца ушла вместе с нашей любимой княгиней...

Слезы навернулись на его глаза, но Дзаккария взял себя в руки и сообщил, что только что позвонил нотариус, мэтр Массария, чтобы узнать, не соблаговолит ли князь Морозини принять его до полудня, если, конечно, он не слишком устал с дороги.

Немного удивленный и обеспокоенный такой поспешностью, Альдо согласился на этот первый визит: в половине двенадцатого ему будет очень удобно. У него как раз останется время по-настоящему заняться туалетом.

– Ванна готова, – объявил Дзаккария, вновь обретший свой торжественный тон. – Я помогу вашему сиятельству!

– Об этом не может быть и речи! Там, откуда я прибыл, мне пришлось справляться со всем самому. Постарайся только найти в гардеробе хоть что-нибудь подходящее для меня сейчас!

Обиженный дворецкий покинул кухню. Морозини вернулся к Чечине, чтобы задать ей последний вопрос: не слышала ли она о приезде в Венецию графини Вендрамин?

Лицо Чечины сразу потухло, опустилась какая-то невидимая штора. Она расправила плечи, выпятила грудь, как оскорбленная курица, и заявила, что ничего об этом не знает, но, слава Богу, шансов на приезд графини нет никаких!

Морозини ничего не оставалось, кроме как улыбнуться: он ожидал подобного ответа. Объяснить это было довольно трудно, но Чечина, как правило поощрявшая любовные авантюры Морозини, почему-то возненавидела Дианору Вендрамин. Разумеется, она не была с ней знакома, но рыночных сплетен и того факта, что Дианора – иностранка, для Чечины было вполне достаточно. Несмотря на космополитизм Венеции, ее маленький народ испытывал к «северянам» антипатию, которая частично объяснялась долгим периодом австрийской оккупации, а Дианора была датчанкой.

Этой девушке, дочери разорившегося барона, не было и восемнадцати лет, когда она пробудила безумную страсть в душе одного из самых знатных патрициев в Лагуне; он женился на ней, хотя был на добрых сорок лет старше невесты.

Через два года Дианора стала вдовой: ее супруга убил на дуэли румынский господарь, покоренный нордической прелестью и аквамаринового цвета очами молодой женщины.

Альдо Морозини познакомился с ней за несколько месяцев до объявления войны, в рождественскую ночь 1913 года, на праздничном ужине у леди Грей, известной красотки, которая принимала в своем дворце Лидо космополитическое, довольно разношерстное, но элегантное и зажиточное общество. В этот вечер графиня Вендрамин впервые появилась в свете после трехлетнего отсутствия, связанного со смертью ее супруга. Столь скромное поведение позволило ей избежать многих унизительных ситуаций: поговаривали, что румын был ее любовником и что именно она придумала такой способ избавиться от богатого, но осточертевшего ей мужа.

При ее появлении – молодая женщина приехала поздно, как раз в тот момент, когда гости готовились пройти к столу, – все разговоры сразу оборвались, настолько сильное впечатление произвела она на присутствовавших: молодой модельер Пуаре облачил ее в бледно-серый шелковый панбархат с синим отливом, будто инеем усыпанный мелким хрустальным бисером, плавные линии платья с высоким лифом, перетянутым под грудью, облегали стройное тело, никогда не знавшее корсета; молодая женщина была похожа на цветок, чуть тронутый морозом. Платье сужалось книзу, стягивая лодыжки, достойные танцовщицы, и точеные ножки, которые выглядывали из-под запаха, слегка приоткрывавшего их и переходящего в шлейф. Длинные и узкие рукава доходили почти до пальцев, унизанных бриллиантами, а глубокий остроконечный вырез декольте, заканчивающийся только у лифа, позволял оценить восхитительные плечи и заметную округлость прелестных грудей. Диадема в две сотни каратов, сочетающаяся с колье, украшавшим шею и подчеркивавшим ее хрупкость, увенчивала шелковистую массу льняных волос, уложенных по-гречески. Действительно, в зал вошла настоящая королева, и каждый – особенно каждая! – прекрасно осознал это, но никто не был так потрясен, как князь Морозини, который сразу оказался рабом этих прозрачных глаз. Дианора Вендрамин была так красива, что даже затмила ослепительную княгиню Русполи, надевшую в тот вечер фантастические жемчуга, принадлежавшие когда-то Марии Манчини.

Обнаружив, что снежная сильфида оказалась его соседкой за столом, Альдо потерял голову от счастья и почти не прислушивался к общему разговору. Он весь погрузился в созерцание и был так ослеплен ее красотой, что часом позже не мог вспомнить, о чем он с ней беседовал. Морозини слушал не слова, а лишь музыку этого низкого, глуховатого голоса, который задевал его нервы, как смычок струны скрипки.

В полночь, когда слуги в напудренных париках открыли окна, чтобы был слышен рождественский звон колоколов и гимны в исполнении детей, заполнивших гондолы, Альдо поцеловал руку Дианоре и пожелал ей такого же светлого Рождества, какое благодаря ей переживает сам. На это молодая женщина ответила ему улыбкой.