Книга Тайные тропы - Георгий Брянцев

Большая столовая ничего, кроме стола и стульев, не имела. В зале, устланном пестрым паласом, стояли два шкафа, так же, как и в спальне, наполненные книгами, пустой незапертый сундук и в углу расстроенное пианино, издававшее до того тягостные, рвущие душу звуки, что до него страшно было дотронуться. Над пианино, на стене, висела гитара.

— Кажется, нам здесь будет не скучно, — заметил Грязнов и провел пальцами по струнам гитары. Они отозвались звонко, мелодично.

— Совсем не плохо, — согласился Ожогин. — Как на курорте.

— Но главное — свобода действий, предоставленная Юргенсом. Даже странно немного получается.

— Ничего странного нет. Он иначе поступить не может. Юргенс отлично знает, что люди, близко стоящие к немцам, находятся под наблюдением партизан, а на кой чорт мы ему будем нужны в таком случае.

Они сидели в зале на низкой, широкой тахте, застланной бархатным ковром, и мирно беседовали.

Беседу нарушила хозяйка. Она тихо вошла в зал, нагруженная бидоном, корзинкой и свертком.

— Сейчас будем кушать, — лаконично и угрюмо бросила она и скрылась.

Завтрак состоял из большого куска отваренной говядины, жареной картошки, салата из свежих помидоров и огурцов, двух кусочков пшеничного хлеба и сладкого чая с молоком.

Завтракали вместе с хозяйкой. Это была русская женщина с немного крупным, угрюмым лицом, испещренным глубокими морщинами. Ей можно было без ошибки дать сорок семь — сорок девять лет. Одета она была просто, но чисто.

Ела хозяйка молча, опустив голову над столом, и ее молчание немного смущало квартирантов. Наконец, Грязнов не вытерпел.

— Как же называть вас, хозяюшка? — ласково спросил он.

Хозяйка перестала есть, подняла голову и посмотрела на Грязнова большими черными глазами.

— Так, хозяйкой, и зовите, — ответила она.

— Это неудобно, — не успокаивался Грязнов, — неприлично как-то...

— Кому неудобно?

— И нам, и вам...

— Мне ничего, — сказала она, встала из-за стола и вышла. Через минуту она принесла чайник, поставила его перед Ожогиным, потом пододвинула молоко. — Наливайте и пейте.

Грязнов понял, что дальше задавать вопросы бесполезно, и принялся за чай.

Ночью Ожогин и Грязнов были вторично у Юргенса. Заполнили анкеты, написали подробные автобиографии, долго беседовали о предстоящей учебе.

Они высказали свои соображения по части выбора профессий. Ожогин будет принимать заказы на изготовление вывесок и надписей по стеклу, а Грязнов, играющий на аккордеоне, — давать уроки музыки.

Юргенс молча выслушал их и согласился. Сегодня он почти не сидел за столом, а ходил по комнате.

В конце беседы Юргенс предложил режим, которого должны придерживаться с сегодняшнего дня Ожогин и Грязнов.

Их будут ежедневно, кроме воскресений, обучать инструкторы Кибиц и Зорг. Оба эти господина не знают русского языка. События на фронте приближают время для выполнения роли, к которой готовят Ожогина и Грязнова. Надо заниматься и ни о чем не думать. Их будущее обеспечено, если они будут делать то, что требуется. День в их полном распоряжении: можно ходить куда угодно, гулять по городу, заводить друзей.

После беседы Юргенс приказал служителю проводить Ожогина и Грязнова к Кибицу и Зоргу.

Дом, в котором жили инструкторы, примыкал к особняку Юргенса. Двор был общим, и, не выходя на улицу, Ожогин и Грязнов попали в квартиру Кибица.

В комнате царил беспорядок. На столе, сплошь заваленном бумагами и деталями к радиоаппаратуре, лежали хлебные корки, яичная скорлупа, кости от рыбы, огрызки колбасы. Второй стол, притиснутый к плите, был завален кульками и свертками с продуктами. В простенке между двух окон красовался большой портрет Гитлера, густо засиженный мухами. Большая, на длинном шнуре, электрическая лампочка была подтянута шпагатом к третьему, маленькому, столу у окна. Из раскрытого платяного шкафа выглядывали портативные радиостанции, лампы различных конструкций и размеров, кварцы, мотки проволоки, электрошнура, плоскогубцы, маленькие и большие, ножевочные пилы.

Кибиц, хрипловатый голос которого раздался из другой комнаты, вышел не сразу. Когда он появился, Ожогин и Грязнов едва не поморщились. Кибиц имел странный вид: большая голова, совершенно лысая, покрытая густой сеткой синих склеротических жилок; глаза в глубоких впадинах, как два зверька, настороженные, колючие; нос хищной птицы и одно ухо — левое ниже правого. Сам Кибиц весь узкий, плоский, в серых грубошерстных штанах на подтяжках.

— Не смущайтесь, — успокоил Кибиц и улыбнулся одной стороной лица. — Я тут сам хозяйничаю. Вначале необычно кажется, а потом привыкнете. Проходите сюда.

Вторая комната мало отличалась от первой. На письменном столе такой же хаос, кровать не убрана, одежда висела или валялась на стульях; на подоконнике одного из окон лежали мыло, бритва, осколок зеркала.

Не приглашая вошедших сесть, Кибиц объявил, что занятия по радиоделу начнутся завтра и будут проходить ежедневно, кроме воскресений.

— А теперь, — обратился он к служителю Юргенса, — отведите их к господину Зоргу.

К Зоргу вел отдельный ход, тоже со двора, но с другой стороны дома. Провожающий потянул Ожогина за рукав и подвел к калитке рядом с огромными деревянными воротами.

— Ход с улицы. Там есть звонок. Вам будут открывать. — Он показал рукой, и Ожогин с Грязновым разглядели в темноте фигуру солдата, сидевшего к ним спиной. — На воротах номер пятьдесят два. Днем, не пытайтесь звонить, никто не откроет.

Из глубины дома слышались звуки рояля. На половине Зорга кто-то играл.

«Турецкий марш Моцарта», — отметил про себя Грязнов.

Через минуту к ним вышел высокий, стройный, со спортивной фигурой немец в штатском костюме. Лицо у него было белое, сухощавое, но дышало энергией. Он пригласил гостей в комнату и закрыл дверь, чтобы приглушить звуки музыки.

— Играет моя супруга. Прошу садиться, — сказал он, усаживаясь рядом с Ожогиным. — Вы от господина Кибица?

— Да, если ваш сосед Кибиц, то мы от него, — ответил Ожогин.

Зорг отличался общительностью, любил и умел поговорить. И хотя говорил быстро, много, тем не менее, облекал мысли в краткую, почти лаконичную форму и не повторялся. Он объяснил, что занятия по разведке и топографии будет проводить после уроков Кибица, также ежедневно.

Из второй комнаты неожиданно вышла молодая, стройная немка. Она внимательно посмотрела на гостей, взяла с письменного стола ноты и ушла к себе. Послышались аккорды незнакомого вальса.

Провожая гостей не во двор, а на улицу, Зорг поинтересовался, найдут ли они сами дорогу домой, и когда Ожогин заверил, что найдут, сказал на прощанье:

— Рад иметь дело с культурными людьми. Вы оба прекрасно владеете языком, и, надеюсь, дела у нас пойдут успешно.