Книга Путешествие в страну смерти - Барбара Хэмбли

Носильщик, однако, не появлялся.

Эшер попытался вспомнить, кто сейчас возглавляет парижское отделение.

– Боже мой! Как он собирается сообщить им о Чарльзе Фаррене, бывшем графе Эрнчестерском?

Его рука почти против воли сдвинулась к воротнику, как бы желая проверить, на месте ли толстая серебряная цепь. Что и говорить, необычное украшение для мужнины и протестанта. Эшер не расставался с цепочкой вот уже около года. Это стало привычкой, подобной тем привычкам, что он приобрел «за кордоном» (как выражались в Департаменте). Например, досконально изучить дом, где ты остановился, чтобы при случае пройти по нему бесшумно в полной темноте; запоминать лица и узнавать их потом в иной обстановке. Или, скажем, постоянно носить с собой нож, спрятанный в правом ботинке. Другие преподаватели Нового колледжа, занятые исключительно своими предметами и академическими перепалками, даже и представить не могли, что их скромный коллега, читающий лекции по этимологии, филологии, фольклору, знал в лицо каждого их слугу, а также все входы и выходы в этом зеленом, замшелом, туманном городке.

Но все это были вопросы, от которых одно время зависела его жизнь. Вполне возможно, что зависела и сейчас. Летом, когда Эшер и его студенты ходили на плоскодонках вверх по Черуэллу, молодежь обратила внимание на тяжелые двойные цепочки из серебра, охватывающие запястья преподавателя. Джеймс объяснил, что это подарок его суеверной тетки. Никто даже не усомнился и, кажется, не усмотрел связи между цепочками и рваным красным шрамом, пересекавшим горло Эшера от уха до ключицы. Равно как и похожими шрамами на руках.

Вернулся носильщик и как бы невзначай сунул Эшеру клочок бумаги. Пришлось дать ему еще полкроны, которые очень бы пригодились сейчас самому Джеймсу. Ну что делать, не нарушать же правила приличия! Не взглянув на бумажку, Эшер спрятал ее в карман и устремился перрону, над которым уже разносился последний предупреждающий крик: «Все в вагоны!»

При этом он не искал взглядом невысокого мужчину в черном пальто, хотя знал, что Эрнчестер если и сядет в вагон, то подобно самому Эшеру – в последний момент.

Его все равно невозможно будет увидеть.

Восемь лет назад, нa исходе англо-бурской войны, Джеймса Эшера приютило семейство буров, жившее в предместье Претории. Подобно многим бурам, они снабжали информацией немцев, но сами по себе люди были хорошие и вполне искренне верили, что помогают этим своей стране. Они радушно приняли Джеймса, видя в нем безобидного профессора лингвистики из Гейленберга, прибывшего в Африку для изучения языков банту. «Мы – не дикари, – сказала госпожа ван дер Плац. – Мы же знаем, что шпион не станет заниматься такими вещами!» Тем не менее Эшер был именно шпионом.

И когда Жан ван дер Плац – шестнадцатилетний паренек, влюбленный в Джеймса, ходивший за ним тенью, – узнал, что его старший друг вовсе не немец, а англичанин, и предстал перед ним в слезах, Эшер застрелил его, чтобы спасти городскую агентуру и своего информатора кафра, которого бы неминуемо убили в отместку. А развяжись у кафра язык, были бы захвачены врасплох и вырезаны несколько подразделений британской армии. Вернувшись в Лондон, Эшер порвал с Департаментом и женился – к полному ужасу семейства восемнадцатилетней девочки, на чью любовь он к тому времени даже и не надеялся.

Эшер тогда искренне полагал, что со службой во имя Короля и Отечества покончено навсегда.

И вот он направляется в Париж, под обстреливающим вагон дождем, с несколькими фунтами в кармане – и все только потому, что увидел Игнаца Кароли беседующим с Чарльзом Фарреном.

Случилось то, чего Эшер боялся весь этот год – с тех пор, как он узнал, кто такой и что такое этот Фаррей и все ему подобные.

Идя по коридору из вагона в вагон, Эшер заметил в купе первого класса Кароли, читающего в одиночестве газету.

Подобно Дориану Грею, Кароли не утратил своей красоты за прошедшие тринадцать лет. А ведь ему уже должно быть сорок. И однако же – ни следа серебра в его гладких черных волосах или в ниточке усов, словно бы нарисованных тушью на короткой верхней гy6e; ни морщинки не залегло в уголках широко посаженных темных глаз.

«Вся моя кровь вскипает от восторга при мысли, что я выполню любой приказ императора, каким бы он ни был! – С этими словами (вспомнил Эшер) он вскочил тогда на ноги в мягком сиянии газовых рожков „Кафе Версаль“, и шитье вспыхнуло на его алом мундире. Вспомнилось сияние идеалистического идиотизма на юношеском лице. – Я буду драться везде, куда бы Он меня ни послал!» Отчетливо слышалась заглавная буква в слове «Он» – император, а вокруг ревели и аплодировали друзья-гвардейцы. Хотя они взревели еще громче, когда кто-то из них пошутил: «Да, конечно, Игни… но кому придет в голову послать вас на врага?»

Но когда Кароли уже преследовал Эшера с собаками в Альпах, замучив перед этим до смерти его осведомителя и проводника из местных жителей, стало окончательно ясно, что в прошлый раз он умышленно корчил безмозглого дворянчика, проводящего жизнь на балах, а не в строю. Надолго запомнилась Эщеру эта погоня.

Они так и не встретились лицом к лицу в те адские дни среди потоков и ущелий, Джеймс даже не знал, известно ли было Кароли, кто его дичь. Но проходя вагонным коридором и бросив беглый взгляд в окно купе, Эшер вспомнил тело своего проводника и вновь порадовался, что тогдашняя их встреча не состоялась.

Во всяком случае, больше всего он сейчас боялся не Игнаца Кароли.

В третьем классе было куда более шумно, чeм во втором. Теснота, запах грязной шерсти и нестираного белья. Младенец вопил, как фабричный гудок. Небритые мужчины поднимали лица от «Фигаро» или «Лондон ньюс», когда Эшер протискивался между жестких с высокой спинкой сидений. Желтый подрагивающий электрический свет падал на дешевые фетровые шляпы, влажные бумажные цветы, простые стальные булавки. Женщина сказала: «Замолчи, Беатрис, замолчи сейчас же!» – однако в голосе ее надежды не прозвучало. Видимо, Беатрис не угомонится до самого вокзала Гар дю Нор.

Эшер поднял воротник, понимая, что Фаррен может его узнать. Он нервничал при одной только мысли, что Фаррен находится где-то здесь и что ему достаточно одного беглого взгляда в сторону Джеймса. Думать о том, что произойдет в таком случае, было тем более неприятно.

В самом конце третьего класса находилось багажное отделение, загроможденное велосипедами, собачьими клетками и огромным креслом. Там было темно, за окнами алмазно посверкивал дождь, подсвеченный грязноватыми бликами из вагонов третьего класса. Стоило Эшеру ступить внутрь и прикрыть за собой дверь, как его ожгло холодом: все окна были открыты и громко дребезжали, пол забрызган водой. У ног Джеймса скулила от страха собака в клетке. Но даже запах холодной дождливой ночи не мог ни перебить, ни рассеять запаха смерти.

Эшер торопливо огляделся, затем опустился на колено, словно опасаясь, что его увидят снаружи через окно. Тусклый свет проникал через глазок на двери, но его было недостаточно. Эшер выудил коробок из кармана пальто, чиркнул спичкой.

Труп мужчины был согнут и казался маленьким: колени вмяты в грудь, руки прижаты к бокам – иначе бы его и не удалось затолкнуть в тесный угол за футляр контрабаса.