Книга Демон и Бродяга - Виталий Сертаков

– Империя Кузнеца сейчас очень далеко на западе, – прохрипел бык. – Но разве ты не слышал, что болтали Хранители меток, эти надменные русские колдуны, прилетавшие на ящерах? Империя расширяется, даже страшнее и быстрее, чем растут Желтые болота и блуждающие прииски. Но русский царь, проникший сюда с помощью бесов, – это только одна опасность. Есть сведения, что он подружился с монахами из храма Девяти сердец. Да, да, шаман, не трясись! Или русские придут, или китайцы. Скоро всем нам конец, конец твоему улусу и свободной жизни, если мы не разбудим Тэмучина. Только он вернет в мир гордую империю моголов!

Тулеев глубоко задумался. Внезапно он поверил, что нужен своему народу, разбросанному по тайге, обедневшему, потерявшему веру, не рожавшему в последние годы сильных шаманов, утратившему гордость. С одной стороны – наглеющие банды китайских мандаринов, с другой – кошмарные болота, рожденные химией Большой смерти, а теперь еще и русские. Не те мирные спокойные русские, что испокон обитали в Чите, а страшные голодные разбойники из неведомого Петербурга!..

– Что вы от меня хотите? – тихо спросил Саян.

– Убить Кузнеца и Варвару мы сумели бы и без тебя, – заухал сова. – Правда, будет много крови, дорого придется заплатить, но… сумели бы. А вот вечного старца нам не одолеть, его смерть заговорена русским колдовством и спрятана в стихе. Останови их, Тулеев, напусти на них железных бурханов. Выйди к ним, притворись их другом, сбей с пути, замани на Алааг Хан. Шаманские улусы будут ждать вас там…

– И что потом? – затаил дыхание Саян.

– Мы вырвем их смелые сердца над могилой Чингис-хана… – улыбнулся лебедь.

– И обагрим их кровью белое девятибунчужное знамя, спрятанное в гробнице! – заухал сова.

– И повелитель восстанет… – топнул копытом бык.

Часть первая

БУРЯТСКИЙ БУРХАН

1

КОРОТКИЕ ПРОВОДЫ

Четверка откормленных широкогрудых коней, укрытых кольчугами, рысила по разбитой бетонке, обгоняя встающее солнце. Кони влекли за собой настолько необычный экипаж, что дровосеки, охотники, сборщики ягод и прочий люд, возвращавшийся в Читу вдоль шоссе, цепенел в изумлении. Сначала из-за поворота слышался дробный стук тяжелых копыт, затем появлялись мохноногие тяжеловесы, закованные в доспехи. Они тащили за собой американский тягач Кенвуд с платформой, на которой вольготно расположилась кабина еще одного грузовика, со всех сторон обшитая сталью. Вместо лобовых стекол в рамы Кенвуда были вставлены толстые листы металла, с прорезанными смотровыми щелями. На бесконечном капоте покачивал стволом танковый пулемет. Второй пулемет и черный раструб огнемета торчали из задней кабины.

На облучке Кенвуда восседал добрый молодец с габаритами отставного штангиста, в высоких кожаных унтах, широком кушаке поверх кольчуги и стальной оранжевой каске с фонариком во лбу. Добрый молодец смолил вонючую самокрутку, в левой ручище небрежно держал вожжи, а в правой – укороченный автомат Калашникова. За плечом юноши поблескивал сталью широченный зазубренный палаш.

– Антипушка, – ласково обращался порой из кабины старец, – останови, братец, мне до ветру…

Антип кивал, услужливо вскакивал, когда хозяин появлялся на верхней ступеньке железной громадины. Хотя «до ветру» можно было и не спускаться: в кабине огромного Кенвуда, кроме кухни, душевой и двух спальных мест, имелся туалет.

В кабине «ЗИЛа», привинченной к платформе тягача, парился в железе второй стрелок, почти такой же буйвол, как первый, с одним отличием. Стрелок в башне когда-то сильно обгорел и попал под лапу хищнику, поэтому его разбойничья физиономия выглядела как расцарапанная маска смерти. Старец Бродяга звал пулеметчика Лукой и трепал порой по холке, как любимого пса, отчего великан мурлыкал и едва ли не выгибал спину. Подле Луки, на дне кабины, с отвращением вдыхая вонь металла, пороха и ружейного масла, устроился самый удивительный член экспедиции. Синекожий, лысый, безбровый и безбородый, с массой выступающих вен, со слезящимися глазами на вытянутом шелушащемся лице и узловатыми, свисающими почти до земли передними конечностями. Оторванный от привычной среды, от горячего, вечно бурлящего болота, он изнемогал. Его сердце, приученное к существованию в очаге заражения, отбивало двести ударов в минуту, кровь лихорадочно колотилась в венах, кости и мышцы болели.

Вчерашний дикарь Мбуба чувствовал себя явно не в своей тарелке, но внутрь кабины Кенвуда, вслед за хозяевами Читы, не полез бы даже по особому приглашению. Застойный жар, идущий от угольной печки, и вонь подсыхающей одежды вызывали у него рвоту. На привалах президент Кузнец вылезал поразмяться и болтал со своим синекожим приятелем, от души сочувствуя его несчастьям. Однако Мбубу, а теперь, скорее, – Бубу, никто насильно не держал.

С тех пор как Буба спас белого человека Кузнеца в самом сердце радиоактивных болот, на границе Сухой земли, он моментально стал изгоем для собственного племени. Буба порой тосковал по сестрам, по младшему брату, по теплой Матери, которая жила глубоко под слоем грязи, но… ни за что бы не променял теперь жареное мясо и сдобные сладкие пироги на сырой хвощ и пиявок…

Буба толком не понимал, куда и зачем направляется президент вместе со стариком и свирепой девушкой, его скромного словарного запаса хватило лишь на то, чтобы уразуметь – путь будет страшно долгим и опасным. Однако президент в нем нуждался, и кроме того… Кузнец оказался замечательным другом. Когда Бубу намеревались поколотить в Чите, Кузнец устроил местным такую взбучку, что даже атаманша Варвара разозлилась на президента за вывернутые руки хулиганов! Впрочем, долго на Кузнеца она злиться не могла…

Варвара. Этой ядреной круглолицей девки Буба откровенно побаивался. Она совсем не походила на тоненьких прозрачных женщин из племени Грязи, привыкших нырять в теплую жижу при каждом шорохе и не смевших перечить Умному вождю. В городе Чита Варвара, наоборот, командовала мужчинами. Она носила мужскую одежду, отдавала команды таким голосом, что сторожевые псы поджимали хвосты, одним ударом кулака могла свалить подвыпившего караульного, стреляла с двух рук из обрезов и легко переплывала студеную реку. Буба смутно догадывался, что эта крикливая бешеная женщина испытывает к президенту Кузнецу нечто большее, чем уважение и приязнь. Буба даже слегка испугался, когда она бросила город, бросила свое атаманство и рванула за ними, сквозь тайгу…

Меньше всего Буба понимал, кто такой Бродяга. Он имел возможность убедиться, что этого согбенного старца уважали и боялись в городе едва ли не больше, чем резкой плечистой атаманши. Хотя Бродяга никогда не кричал и ногами не топал. Он вылечил Кузнеца от гнилой крови: медведь порвал ему руку и грудь; хорошо еще, что у Кузнеца нашлись с собой травы, останавливающие кровь. И недели не прошло, как поднял старец на ноги почти безнадежного раненого. И Бубу старец не забыл, зуб больной выдернул, желвак на локте рассосал, суставы подлечил – меньше ныть стали. Буба обрадовался, когда Бродяга нагнал их в последний момент, в воротах, когда Кузнец решил покинуть город.