Книга Орлы и ангелы - Юли Цее

Прохожу к холодильнику, втягиваю понюшку так глубоко и резко, что нос начинает кровоточить. Кровь стекает по подбородку на ворот, я ее не стираю. Прошло еще три минуты, вновь верещит будильник, я ору на него — уже из гостиной, где падаю навзничь на матрас, свешиваю голову через край и слышу теперь только свист в левом ухе, означающий, что Джесси продолжает обо мне вспоминать.

Пытаюсь сориентироваться во времени при помощи настенного календаря и наручных часов. На выходе получается понедельник и начало месяца — и того и другого я так скоро не ожидал. И означает это, наряду с прочим, что через пару дней, а может, и через пару часов мне позвонят с работы. И тогда будет установлено в официальном порядке, что все закончилось. Что в отсутствие Джесси я не работаю, не зарабатываю денег да и вообще не живу. Во всяком случае, не живу нормальной жизнью. Когда она переехала ко мне, я решил было, что нормальной жизни у меня больше не будет — из-за нее. С НЕЮ. Вот в чем усмешка судьбы. Я заставляю себя рассмеяться:

Ха-ха-ха.

Когда девица с радио заявляется ко мне снова, за лентой, окончательное решение уже принято. Я не начну новую жизнь, даже пытаться не стану. Для того чтобы последовать примеру Джесси, мне не хватит фантазии. Но я в состоянии предаться естественному ходу событий, а уж он-то меня добьет. Эта мысль меня успокаивает. Девицу с радио я встречаю с улыбкой мудрости на пересохших губах.

Твоя сраная лента, говорю я ей, вылетела из окна, намоталась на заднюю ось грузовика и отправилась с ним в сторону Босфора, распускаясь по нитке, так что отправляйся-ка вдогонку подобрать, что найдешь, и сплети себе новую. А потом, когда с этим управишься, возвращайся.

Значит, ты умеешь говорить длинными предложениями, отвечает.

Проходит мимо меня на кухню и садится на тот же стул, что и в прошлый раз. Кладет руки на клеенку.

Апельсиновый сок, говорит.

Апельсиновый сок у меня на этот раз есть, и я прикидываю, не лучше ли соврать. Но нет, это слишком сложно. Наливаю полный стакан и ставлю его перед нею. Смотрит на меня беспомощно и благодарно. И это наводит меня на мысль отказаться от следования естественному ходу событий и предпринять что-нибудь самому. Например, сунуть голову в духовку.

И вовсе она не сраная, говорит.

Переливает апельсиновый сок из стакана в бутылку, не расплескав при этом ни капли. Подносит бутылку ко рту и выпивает залпом. Но не до конца: оставляет примерно на палец на донышке.

Хочу тебе кое-что рассказать, говорит.

Валяй.

Из супермаркета мне доставили новый заказ, холодильник полон, а имея такой тыл, почему бы и не послушать?

Нынешней ночью мне кое-что приснилось, говорит. Ты в том числе.

Киваю, улыбаюсь, достаю из холодильника еще одну бутылку сока для нее и порцию порошка для себя.

Ты был кинорежиссером, говорит, и твоя картина была уже закончена. И ты решил показать ее мне. Картину про женщину, обманутую мужем.

Оригинально, говорю, занимаясь собственным носом: похлопываю себя по крыльям, запрокинув голову.

А она, говорит, на девятом месяце.

Не буду тебе мешать, отвечаю.

Прохожу в гостиную за сигаретами, а вернувшись, обнаруживаю, что она и впрямь продолжает рассказывать.

Гинекологическое кресло, произносит она как раз в эти мгновенья. Врач со щипцами. Ты говоришь мне, что это твое любимое место в картине. Женщина тужится, орет, врач в конце концов вытягивает у нее из лона и демонстрирует ей нечто. Но это не младенец, это крупноформатная фотография новорожденного, смятая и вся в крови. А вокруг вьются мухи, целый рой.

Я выпускаю ей дым в лицо, потому что мне удается вспомнить, что она не курит. Но ей хоть бы что. Она открывает вторую бутылку апельсинового.

Ну и как тебе это, спрашивает.

Чепуха, отвечаю.

Идиотская картина, говорит. Извращенная. Мне такого ни за что не придумать.

Потому и чепуха, говорю. Может, именно потому.

Так или иначе, в этом сне я нашла ответ на вопрос, которым промучилась целую неделю.

Ну и?

Мне хотелось понять, почему ты позвонил мне на радио. И вот я поняла. Потому что ты расскажешь мне все от начала до конца.

Наступает недолгое молчание. Затем я встаю. Пора ударить ее опять. И на этот раз я не остановлюсь, пока она не рухнет на пол.

Телефон отвлекает меня. И вообще-то, я этому рад. Она ни разу не вскрикнула, и это меня страшно трогает, и это мне мешает. Кроме того, жара — такой жары нынешним летом еще не было. Пока я разыскиваю проклятый телефон, шаря по всем углам, Клара доползает по полу до стены и приваливается к ней. Аппарат обнаруживается на моем матрасном ложе, под простыней. Я выбился из сил и обливаюсь потом. Звонок нервирует меня. Настолько нервирует, что я беру трубку, даже не задавшись вопросом, кто бы это мог быть.

С вами хочет побеседовать Руфус, говорит секретарша.

Значит, с работы. Причем не из маленького филиала здесь, в Лейпциге, а из головной конторы в Вене. Я тяжело опускаюсь на матрас. Несколько секунд на то, чтобы продышаться, прежде чем нас соединят.

Блядство, шепчу я, какое блядство.

Макс, окликает Руфус.

Он американец, и я так и не отважился отучить его от этой манеры — называть меня попросту Максом. На пирушках у него в конторе по поводу моих первых профессиональных побед Руфус порой величал меня Максимальным Максом. Естественно, по-английски. Он — один из крупнейших специалистов в области европейского и международного права и стал моим кумиром еще в студенческие годы, выступая с лекциями в статусе приглашенного профессора. Однажды, после сдачи последней, устной, части второго государственного экзамена, мне позвонили и строгим голосом бизнесвумен предложили работу. У Руфуса в Вене. Бизнесвумен назвала сумму начального месячного оклада — на такие деньги я до тех пор жил полгода. Но я-то согласился бы работать на него за копейки — за какой-нибудь прожиточный минимум. Он гений. И он понятия не имеет о том, что со мной стряслось.

Руфус, говорю я.

Как дела, спрашивает он.

Его венский диалект немецкого языка с американским акцентом звучит, как всегда, нелепо. Люди, плохо знающие Руфуса, держат его за простачка.

Отлично, отвечаю.

Тогда позвольте поинтересоваться: почему вы не ходите на работу?

Ладно, отвечаю, на самом-то деле я в полном дерьме.

Так я и думал, говорит. Я слышал краем уха о каком-то несчастном случае, но по всегдашней рассеянности не принес вам соболезнований.

Пустое, говорю.

Макс, подступается он, вам прекрасно известно, что наша фирма в вас нуждается. Я звоню вам напомнить, что и ВЫ нуждаетесь в нашей ФИРМЕ.