Книга Эпос хищника - Леонид Каганов

Я вскочил с кресла, дошел до автоклава, оперся на него рукой и обернулся.

– Послушай, ты, маленькая юта, а не кажется ли тебе…

– Не обижайся, – перебила Глайя. – У тебя замечательная разумная раса, ваша культура развивается быстро, со временем вы изживете хищнические инстинкты. Начни с себя. Перестань обижаться. Перестань соревноваться. Перестань побеждать и торговать.

– Стоп! – крикнул я. – Стоп!!! Хватит!!! Я больше не хочу говорить про эпос! Я хочу еще раз обсудить нашу ситуацию.

– Как хочешь…

Глайя вздохнула, запрыгнула на медицинский стол и легла, уткнув мордочку в лапы. Она казалась еще более пушистой, чем раньше, и я понял, что ей тоже холодно. Я подошел к экрану. Горло сжало судорогой, глаза резануло, и по нижним векам растеклась вода. Звезды помутнели и засияли лучистыми пятнами. Выла сирена. Я долго стоял спиной к Глайе и делал вид, что задумчиво рассматриваю галактику. Но глаза не высыхали. Тогда я придвинул к экрану кресло, поднял с пола планшетку, сбросил обзор пространства и запросил карту ресурсов. На экране появилась схема корабля. В который уже раз за последние часы я разглядывал ее. Скорый пассажирский для средних перелетов с выносным реактором. Сплюснутый шар жилого борта, и от него на сто сорок метров тянется тонкая мачта, внутри нее – транспортный коридор. Мачта заканчивается воронкой реактора. В том месте, где начинается воронка, небольшое кольцо – дальние вспомогательные помещения. Но я не спешил переходить туда, сначала вывел крупным планом сам борт. Восемь палуб. Три грузовые, затем три пассажирские – плацкарта, эконом-класс и VIP-класс с универсальными каютами для любых форм жизни. Выше – обеденный зал, он же игровой бар. Последняя палуба – гаражи сервороботов, каюты экипажа и рубка пилотов. Все было шершаво набросано серым пунктиром. Ничего этого уже не существовало. Я коснулся пальцами планшетки и сдвинул изображение, еще и еще. Началась мачта. Я дал увеличение и повел изображение вдоль нее. Примерно на середине пунктир, наконец, сменился разноцветными красками. И я дал максимальное увеличение. Изображение было схематичным, наверняка туда лазил фотографировать микроробот из шлюпки. Полая труба мачты была словно разворочена изнутри – как лепестки дикого цветка, наружу во все стороны торчали клочья обшивки.

– Мне кажется, – произнесла за спиной Глайя. – Это было в нижнем грузовом. Что там везли?

– Нашла у кого спрашивать! – рявкнул я. – У фельдшера! Откуда мне знать?

– Все –таки думаешь, что террористы?

– Я уже ничего не думаю! – заорал я. – Может, твои пауки с Волглы! Может, покушение на кого-то из пассажиров! Может, какой-то идиот сдал в багаж промышленный конденсатор, а идиот-таможенник пропустил! А идиот-серворобот распаковал и отключил контур! Какая нам разница?

Я хлопнул по планшету и вывел на экран схему присутствия. Как и прежде, мигали всего два огонька. Больше в окружающем пространстве живых существ не было, только сигналил мой коммуникатор на запястье и клипса на ухе Глайи.

– Бешеный пульс, – огорчилась Глайя и спрыгнула со стола. – Просто ляг и полежи.

Сволочь, успела прочесть цифры. Я сбросил схему присутствия и пронесся по технологическому коридору до утолщения перед воронкой. Вспомогательные помещения. Склад ремонтных железяк для реактора. И вот она, в стене коридора – дверь аварийной шлюпки. И тут же, напротив, через коридор – дверь в медицинский бокс. Потому что чиновники из здравоохранения, которые сами ни разу не летали дальше курортных планет, панически боятся неизвестной космической заразы и приказывают выносить медбоксы в карантинную зону, почти к самому реактору, да еще герметизировать по высшей категории. Как будто заболевший не успеет заразить всех еще в обеденном зале! И как будто существует инфекция, с которой не справится активный белок из любой стандартной аптечки! Зато теперь жилой борт рассеян мелкой пылью в космическом пространстве. И семеро членов экипажа. И двести восемь пассажиров – земляне, адонцы, кажется, даже юты. И кругом – вакуум, в огрызке транспортного коридора – вакуум. А мы… мы заперты в боксе. Я и эта зверушка, которая напросилась слетать на Землю с экипажем. И все, что у нас есть, – это запас кислорода на десять часов. И холод. И связь с компьютером шлюпки. Отличной быстроходной шлюпки, до которой нельзя добраться, потому что за дверью – вакуум. Исчезающая надежда, что придет помощь. Откуда она придет? Глухой космос. И медикаменты. И универсальный автоклав. И еще у меня есть кое-что, о чем она не знает. Но об этом нельзя думать, потому что он один, а нас двое.

– Послушай, – сказала Глайя. – а если меня усыпить?

– Что?! – Я от неожиданности подпрыгнул.

– Если пушистого усыпить, тебе кислорода хватит надолго, – полосатый хвост задумчиво ползал по полу.

– Прекрати!!! – рявкнул я.

– Просто расскажи, как бы ты меня усыпил? Тебе ведь приходилось усыплять пушистых зверей?

– Приходилось, – выдавил я. – Не хватило мест в госпитале, и трое студентов с нашего курса проходили практику в ветеринарной клинике.

– Расскажи, чем усыпляют животных? – в голосе Глайи было живое любопытство, внутри огромных глаз блестели искорки.

– Как усыпляют? Ты хочешь это знать? – Я сунул замерзшие руки в карманы комбеза и прошелся по боксу. – Я бы дождался, пока ты заснешь. Я бы поднес к твоему носу вату, смоченную эфиром. Затем вколол глубокий наркоз. Затем взял шприц с толстой иглой и наполнил его аммиаком. Затем проткнул грудную клетку между ребер и ввел аммиак в легкие. Мгновенный некроз тканей. Быстрая, безболезненная смерть. Так усыпляли собак и кошек в начале двадцать первого века.

Глайя смотрела круглыми глазами, чуть склонив голову. Уши бархатными лопухами висели задумчиво и печально.

– А шкурка не попортится от иглы? – спросила она. – Ты набьешь хорошее чучелко?

Я промолчал.

– Обещай, – сказала Глайя. – Что не бросишь меня, набьешь хорошее чучелко. У меня очень ценный мех.

– Обещаю, – буркнул я.

– Точно?

– Точно.

Глайя помолчала, задумчиво елозя хвостом по полу. Я внимательно смотрел на нее, а затем расхохотался:

– И это существо рассказывало мне, что я хищник, а у вас в культуре нет ни геройских подвигов, ни жертвенной гибели?

– Я плохо выучил русский язык… – медленно произнесла Глайя, хвост проехал по полу и замер. – Я не знал, что «усыпить» имеет два значения…

Изо всей силы прикусив губу, я закрыл лицо руками и упал в кресло. Меня трясло. Я чувствовал, что Глайя села рядом и прислонилась ко мне, чувствовал ее тепло. Она что-то говорила, успокаивала. Наконец я почувствовал, что силы покидают меня, и накатывается тяжелый сон, видения наплывали со всех сторон.

Я сполз с кресла и лег на пол. Глайя свернулась рядом.

– Ты не бросишь пушистого? – промурлыкала она сонно.

– Нет, конечно, – ответил я.