Книга ...Имеются человеческие жертвы - Фридрих Незнанский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Как нам только что сообщили, события в зале заседаний Московского городского суда этим вечером приняли драматичный и, прямо скажем, неожиданный оборот... Итак, судебный процесс по делу об убийстве Виктора Грозмани завершен... Вы видели кадры, переданные нашей съемочной группой около часа назад из зала суда в тот момент, когда зачитывался приговор... Основные подсудимые, в том числе главный обвиняемый, Никита Горланов, вопреки, казалось бы, доказанным неоспоримым фактам...
Турецкий стоял, вытаращив глаза, весь подавшись к экрану, словно не понимая того, что только что услышал из динамиков телевизора.
— ...оправданы и освобождены из-под стражи в зале суда за недоказанностью обвинения... И здесь можно только руками развести... Еще накануне ничто не предвещало столь стремительного и внезапного исхода этого захватывающего процесса...
На экране возникло знакомое лицо молодого комментатора и в углу над ним титры «Прямое включение»:
— Да, уважаемые телезрители, никто не мог предвидеть такой развязки. Тотчас после оглашения этого в высшей степени странного приговора мы решили обратиться за разъяснениями к присутствовавшим на суде известным юристам... Но, к сожалению, все они, словно сговорившись, наотрез отказались выступить перед камерой... Однако в частном порядке высказывается единое мнение квалифицированных юристов — окончательная точка в этом деле, видимо, еще не поставлена...
Появилась заставка, и как ни в чем не бывало на экран выдали следующий сюжет. Жизнь поехала дальше своим чередом.
Почти полминуты Турецкий и Ирина просидели в каком-то шоке. Александр Борисович, по-прежнему не мигая, смотрел в одну точку, Ирина боялась проронить хоть слово, а Нинка испуганно переводила глаза с папы на маму, готовясь вот-вот зареветь от того непонятного и страшного, что обрушилось вдруг.
— А!.. К черту! К дьяволу! — вдруг трахнул кулаком по столу и заревел Турецкий. — Все, ребятки! Кранты!
Лицо его стало красным, в висках застучало, и где-то по краю сознания пронеслась не то пугающая, не то утешительная мысль, что вот так и шарахают еще молодых мужиков, его сверстников, ранние инсульты, вот так и рвутся сердца от инфарктов.
— Саша...
— Все-е... не могу больше! — заметался он по кухне. — Довольно! Пусть все катится, пусть проваливается в тартарары! — Он расхохотался, и лицо его стало страшным. — Поставлена точка, не поставлена... Пусть другие как хотят, а я свою точку — ставлю!
— Сашка, миленький... ради бога, прошу тебя...
— Не боись, жена, не пропаде-ем, проживе-ем... Ты же знаешь, — он резко повернул к ней искаженное гневом, перекошенное лицо, — ты помнишь, какая адская была работа — и наша, и оперов — собрать все, объединить... выявить... найти и выловить всю эту падаль... Из Франции, из Греции выдернули, в Германии достали... С Интерполом брали... Сколько раз буквально по лезвию бритвы ходили! Какие скалы свернули, чтобы уличить эту мразь! На что только нам с Меркуловым идти не пришлось, чтобы расследовать дело, привлечь их к уголовной ответственности и довести дело до суда! И все — в яму!
— И... что теперь будет?
— А то ты не понимаешь?! — наклонив голову, оскалился он. — А ничего не будет! Разлетятся пташки по белу свету — и фью... ищи-свищи! Вот и все! Да и как иначе? Они же в авторитете! Утерли нос властям, показали, кто тут теперь в дому хозяин. Не мы, а они заправляют и крутят кем хотят и как хотят, понимаешь! Их час!
Он опустошенно опустился на стул, тут же снова порывисто вскочил и выключил телевизор:
— У... Исчадие цивилизации!
Решительно достал из кухонного буфета початую бутылку армянского коньяка, плеснул полстакана, поднес ко рту, опрокинул... Но словно не ощутил знакомого вкуса и в безвыходной ярости по инерции с остервенением воткнул в розетку вилку отключенного телефонного провода.
И в ту же секунду аппарат взорвался пронзительным звонком. Александр Борисович сорвал красную трубку:
— Слушаю!
— Он слушает! — на том конце провода изменившимся от бешенства голосом заорал Грязное. — Слушает он, видите ли! Ты куда провалился? Мы уже обзвонились с Меркуловым! Так и царство небесное прослушаешь! Ты хоть знаешь, что стряслось?
— Имею счастье! — чувствуя, что распаляется все больше, неудержимо и добром это все не кончится, рявкнул Турецкий. — По телику лицезрел. Сейчас наших красавчиков в «Вестях» показали. Скалились на весь экран, во все сорок четыре зуба!
— Значит, знаешь... — упавшим безнадежным голосом сказал Грязнов. — Вот такие, брат Турецкий, пироги.
— Корчагин, он что, сбрендил ни с того ни с сего? И к нему, значит, золотой ключик нашелся? Не устоял наш неподкупный?! Видно, не поскупились ребята, хорошо дали!
— Да для нас для всех это просто плевок в рожу! — тоже не сдерживая эмоций, выкрикнул Грязнов. — Ну, я понимаю там — отправить дело на доследование... Но вот так, прилюдно и откровенно, никого не стыдясь, взять оправдать и выпустить эту сволоту на свободу ввиду «недостаточности улик» и за «недоказанностью обвинения»...
— Да какая на хрен «недостаточность»? — взвыл Турецкий. —Доказательств — выше крыши на каждого! Значит — «быкам» по рогам, по червонцу да по пятерке, их «обшак» подкормит, а там и амнистия какая-нибудь подоспеет...
— Ну да. Или досрочное... в связи с внезапным ухудшением их драгоценнейшего здоровья... А основных, с Горлановым во главе, — на Сейшелы, душевные раны зализывать, — поддакнул Грязнов. — Конечно, они там не дураки, уж расстарались, чтоб привести процесс к такому финалу... Свидетели, Саша! Свидетели! Вот наша ахиллесова пята и боль наша! Свидетелей нейтрализовали! Убрали, купили, такого страху нагнали, что...
— Да чего там говорить! — перебил Турецкий. — Умыли нас по-черному! А Корчагин, святоша наш, — заурядный гад, я это ему при случае в глаза скажу!
— Брось, Саша, — пытаясь угасить гнев, угрюмо откликнулся Грязнов. — И на Корчагина не «наезжай», не имеем мы права. Будто мы не знаем, что он за мужик. Вспомни хотя бы прежние дела и... укороти язык. На него небось такая махина «наехала», в такой угол загнали, о каком мы с тобой, может быть, и догадываться не смеем. Корчагину, слава богу, шестьдесят семь лет. И судейский стаж тридцать с гаком...
В это время на кухню вошла Ирина с черной трубкой телефона-«мобильника» в руке, протянула мужу, сказала одними губами:
— Меркулов...
— Подожди, Слава, — сказал Турецкий, — ко мне тут Костя по сотовому пробился. — И он прижал трубку «мобильника» ко второму уху, не выпуская красной трубки обычного телефона.
— Слушаю, Костя!
— Чую по голосу, ты уже в курсе дела...
— Да уж, порадовал денек, — тряхнул головой Турецкий.
— Ударчик, конечно, зубодробительный, — злобно сказал Меркулов. — И что за всем за этим стоит, понятно. Концы наружу, нитки торчат. Разумеется, как заместитель Генерального прокурора страны, я немедленно внесу протест в Верховный Суд, потребую вернуть дело на повторное рассмотрение в другом составе судей и потребую снова взять под стражу всех основных преступников.