Книга Сладкий привкус яда - Андрей Дышев

Ледоруб сам нашел полочку и зацепился за нее кончиком клюва. Она была столь ничтожна, что ее по размерам можно было сравнивать с прыщом на физиономии подростка, и все же ледоруб крепко насел на нее, и я постепенно перенес на него вес тела.

Теперь я мог перевести дыхание и оглядеться. Подо мной разбухал, раздувался, будто в гигантском котле, белый пар, кажущийся плотным, как ватные комки. Он, преследуя нас, постепенно взбирался по стене, обросшей огрызками скал, словно шипами. Еще полчаса, от силы сорок минут – и облако поглотит нас, лишив возможности ориентироваться.

Я снова задрал голову, подтянулся на ледорубе, царапая кошками стену, и чудом сумел ухватиться за свободный ото льда карниз. Потом произвел какой-то немыслимый акробатический трюк и закинул на карниз ногу.

– Гора слушает! – хрипло произнес я в микрофон, сорвав с лица кислородную маску.

– Где вы опять застряли, сэр? – вопил под карнизом Бадур.

Я лежал на узком карнизе, одной рукой сжимая радиостанцию, а второй ввинчивая ледовый крюк в гигантскую линзу.

– Гора! Ответьте Базе! – запищала радиостанция слабым голосом.

– Уже ответил! Кто говорит?

Крюк ввинчивался с трудом. На каждом обороте ледяная глыба издавала оглушительный треск. Трещина тонкой лентой разделила ее надвое и стала напоминать белый шелковый шарф, вмерзший в лед. Радиостанция представилась женским голосом:

– Дежурный радист.

– Гималайский аферист! – не сдержался я, узнав Татьяну Прокину, эту странную девушку, появившуюся в лагере буквально за день до выхода Родиона на гору. – Представляться надо! Дай микрофон Креспи!

– Не хами, – почти по-родственному посоветовала Прокина.

От моего дыхания решетка микрофона покрылась инеем, который студил губы. Я затянул крюк до упора и навесил на него карабин с оттяжкой, намертво пристегивая себя к ледяной глыбе.

– Стас, где вы? – сухо покашливая, спросил Креспи.

– Двадцать тысяч футов, – не задумываясь, ответил я. – До третьего лагеря не больше часа ходу, но видимость нулевая, ветер срывает со стены… Послушайте, Креспи, посадите у станции вместо Татьяны самого тупого шерпа, мне с ним легче будет изъясняться!

Я забыл, что радиостанция в базовом лагере оснащена громкоговорителем.

– Все будет о'кей, – ответил Креспи нейтрально, чтобы не обидеть ни меня, ни Татьяну, наверняка стоящую рядом с ним. – Почему вы не идете на жумарах?[4]

– Потому что веревок нет! – ответил я, переворачиваясь на другой бок и глядя с карниза вниз. – Здесь стена чистая, будто никто до нас ее не проходил!

Некоторое время радиостанция ловила только шум помех. Я представлял, каким недоуменным взглядом смотрит Креспи на Татьяну, а у той взгляд еще более недоуменный, если не сказать глупый, потому что она не понимает и в принципе не может понять сути проблемы.

– Зачем же они сняли веревки? – прохрипел Креспи.

– Не знаю! У меня нет времени думать об этом! Будем идти выше, к лагерю, чего бы нам это ни стоило. Наши запасы кислорода на нуле. Бадур уронил вниз свой рюкзак. Улетели альтиметр[5]и еда.

– А как же вы определили высоту? – удивился Креспи, нарываясь на стандартную альпинистскую шутку.

– На глаз! – заорал я, отключая радиостанцию.

Бадур поднимался медленно и тяжело. Капюшон почти полностью закрывал его лицо, и сверху казалось, что на веревке болтается пуховик, словно на вещевом рынке. Движения шерпа были заторможенны, будто он работал под водой. Он загонял передние зубья кошек в лед слабыми ударами без замаха, медленно разгибал колени, медленно передвигал жумар по веревке и вновь подтягивал ногу, как некий тяжелый и малополезный предмет. Я ему хорошо заплатил за этот труд, он нужен был мне в качестве свидетеля, но на горе ценности меняются очень быстро и радикально. Деньги здесь превращались в совершенно бесполезную субстанцию, они даже не горели из-за низкого содержания кислорода в воздухе.

Я начал затаскивать портера на карниз, и он расслабился совсем, превратившись в тяжелый мешок. Я хрипел и орал от напряжения, а он едва шевелился.

– Сэр, Бадур очень устал, – тихо бормотал портер. И что это за привычка говорить о себе в третьем лице? – Дышать трудно…

Я прислонил его спиной к стене, провел перчаткой по заснеженным очкам и, делая страшный голос, чтобы напугать больше, чем гора, ветер и снегопад, вместе взятые, зашипел:

– Ты что ж, паук безлапый, нарочно рюкзак сбросил?! И кислород свой сбросил?! Я же тебя, Санта-Клаус копченый, сейчас вниз спущу по самому короткому пути!

Я схватил его за ворот и изо всех сил тряхнул. Бадур крутил головой, кашлял и слабо сопротивлялся.

– Сэр, я замерзаю… – бормотал он. – Ноги прихватило… Не могу…

– Надо идти! – злобно кричал я, растирая рукавицами коричневые щеки шерпа. – Здесь ты подохнешь! А там, наверху, палатка, горячий кофе, кислород… Вставай!

Пока я проводил воспитательный урок, нас изрядно присыпало снегом. Видимость сократилась настолько, что скальные выступы и нависающие глыбы льда можно было различить только в радиусе пяти метров, все остальное было поглощено белой мглой.

Бадур притих. Снег сыпался на его коричневое лицо и не таял. Над полураскрытыми губами едва струился пар. Я скинул с себя рюкзак и вытащил оттуда свой запасной кислородный баллон. Я лишал себя самого главного, что на высоте поддерживало жизнь, но другого способа заставить портера продолжать подъем не было.

Я прижал к его губам и носу маску и поставил кран на максимальную подачу кислорода. Бадур стал жадно дышать. Я мысленно считал в уме секунды.

– Все, пора, – сказал я, поднимаясь на ноги с таким усилием, словно был разбит параличом.

– Бадур не может, – глухим голосом из-под маски отозвался портер. – Прихватило ноги… Ничего не чувствую…

Бессилие и отчаяние хлынули на меня. Я снова схватил портера за пуховик, приподнял его, но тот даже не попытался защититься или встать на ноги, только схватился обеими руками за маску, чтобы я не смог сорвать ее. Я качнулся и привалился к стене. Мой баллон уже истощился. Запасы кислорода и провианта ждали нас в третьем высотном лагере, но у меня не хватило бы сил затащить туда Бадура на себе. К тому же бескислородное восхождение было чревато отмиранием тканей головного мозга. Но я обязан был добраться до лагеря любой ценой.

– Черт с тобой! – крикнул я портеру, вырывая вмерзший в снег ледоруб. – Жди меня здесь! Я принесу тебе еды!

Что мне оставалось делать? Я лишался человека, который подтвердил бы полиции, что видел в третьем высотном лагере обрезок веревки и ботинок Родиона. Но, даже добравшись до лагеря, Бадур уже был бы не в состоянии понимать смысл предметов. Собственно, он вполне мог умереть по пути к лагерю. Наш, казалось бы, безукоризненный план дал первый сбой.