Книга Николай Кузнецов - Теодор Гладков

После восстановления в комсомоле Николай привел в порядок и свои дела в техникуме – администрация, осознавшая, что произошла тяжелая ошибка, охотно пошла ему навстречу, и нужный диплом он в конце концов получил. Однако документ об окончании среднего специального учебного заведения теперь уже Кузнецова не удовлетворяет.

Летом 1932 года Кузнецов берет отпуск, приезжает в Свердловск и успешно сдает приемные экзамены на заочное отделение индустриального института.

К тому времени в столицу Урала перебирается на постоянное жительство и вся его семья. Чтобы быть ближе и к ним, и к месту учебы, через два года едет в Свердловск и Николай. Его новая должность – статистик в тресте «Свердлес».

Но мать Кузнецова, Анна Петровна, встречи со старшим сыном не дождалась: она умерла так же неожиданно и скоропостижно, как умер и отец, Иван Павлович.

Еще один год – и последний – отдает Кузнецов старой лесной специальности, а затем переводится с заочного отделения на вечернее и поступает работать на знаменитый «завод заводов» – Уралмашзавод, сердце индустриального Урала.

Его зачисляют расцеховщиком конструкторского отдела. Служебные обязанности Николая – следить за прохождением бесчисленных чертежей по всем цехам завода-гиганта.

Сохранилось очень немного документов от этого периода жизни Кузнецова, поэтому есть смысл привести хоть один из них – производственную характеристику: «Принятый на должность расцеховщика в БТК[1]конструкторского отдела тов. Кузнецов Н. И., будучи на испытании с 5 мая по 5 июня 1935 года, проявил себя как хороший работник с первых дней. Усвоил за испытательный срок возложенные на него обязанности прекрасно. Работой интересуется, стремится к усовершенствованию. В целях создания бесперебойного снабжения цехов чертежами тов. Кузнецов работает не покладая рук и готов выйти на службу при первом его вызове. В общественной работе участвует».

Уралмаш стал для Кузнецова не только важной производственной, но и жизненной школой.

На заводе Кузнецов получил практически неограниченную возможность совершенствоваться в немецком языке. В те годы на Уралмаше, как и на других предприятиях страны, работало много иностранных инженеров и мастеров, особенно немцев, так как своих, отечественных, специалистов у нас еще не хватало.

Это были разные люди, некоторые из них приехали в СССР только для того, чтобы заработать побольше денег (платили им в твердой валюте), другие искренно стремились помочь Стране Советов своими знаниями в строительстве социализма.

Обаятельный и общительный, умевший легко сходиться с самыми разными людьми, Кузнецов вскоре завел знакомство с несколькими такими специалистами. Он встречался с ними и по работе, и в домашней обстановке во внеслужебное время, беседовал по-немецки на самые разнообразные темы, брал читать книги.

Инженеры, с которыми он познакомился, происходили из разных частей Германии; благодаря этому Николай Иванович стал теперь практиковаться не в немецком языке вообще, но изучать многие его диалекты и наречия. Это чрезвычайно помогало ему впоследствии в боевой деятельности, когда, вращаясь повседневно в среде гитлеровских офицеров, он в зависимости от обстоятельств выдавал себя за уроженца той или иной местности Германии. Недаром сам гаулейтер Восточной Пруссии Эрих Кох после получасовой беседы с Николаем Кузнецовым не только ничего не заподозрил, но без тени сомнения признал в нем… своего земляка – пруссака.

Инженер Н. И. Баранов вспоминает: «Летом 1935 года Николай Иванович некоторое время жил у меня на квартире по улице Стахановцев, 10. Я удивлялся той настойчивости, с которой он отрабатывал разговорную речь на немецком языке. Встану утром рано, часов в пять, а его уже нет. Значит, сидит у дома в скверике и штудирует словарь…

Когда я… задал вопрос, зачем он столь глубоко изучает иностранный язык, для чего это ему нужно, он ответил: «Для современного культурного человека недостаточно знать только свою родную речь, только нравы и обычаи своего народа. Знать два языка – прожить две жизни».

С немецкими инженерами Кузнецов не только разговаривал о всякой всячине, он стремился перенять у них и их специальные знания, и опыт, приносил от них домой не одну беллетристику, но и технические книги.

Было бы ошибочным полагать, что напряженная работа на заводе, учеба, занятия языком, общественные поручения отразились на характере Кузнецова, сделали из него нелюдима-затворника. Вовсе нет. Кузнецов свердловской поры – завзятый театрал, не пропускает ни одной премьеры, ни одного концерта именитых гастролеров, организатор веселых пикников за городом и шумных товарищеских вечеринок; он по-прежнему увлекается лыжами и стрельбой, по-прежнему превосходно читает «Сказки об Италии» Горького, отрывки из «Анны Карениной».

Не одобряли многие, и родные, и друзья, знакомств Николая с иностранцами.

Старый знакомый по Кудымкару Андрей Кылосов прямо спросил как-то Кузнецова:[2]

– Зачем ты связываешься с иностранцами? Ты видишь, время неспокойное. Надо тебе порвать эту дружбу.

– Не волнуйся, Андрейко, – спокойно ответил Николай Иванович. – Я патриот, а к патриотам грязь не пристанет.

Прямой начальник Кузнецова тоже с тревогой спросил как-то его:

– Почему вы так часто встречаетесь со спецами? Они на удочку вас не зацепили? Смотрите, как бы плохо по кончилось!..

– Не волнуйтесь, – сказал в ответ Николай Иванович. – Я ж не зря ношу голову на плечах. Я лишь практикуюсь. Положение с Германией у нас не весьма приятное. Может, придется воевать с фашистами. Знание немецкого языка пригодится. Я не стар, и воевать мне придется.

Знания и способности Кузнецова были оценены в должной мере: Николай с 1938 года начинает выполнять особые задания по обеспечению государственной безопасности.

ГЛАВА 3

В старых газетных подшивках в номерах от 22 июня 1941 года – самая обычная, сугубо мирная информация о жизни страны. Газеты набирались и печатались ночью, в киоски поступили и были распроданы ранним утром, когда вся западная граница уже полыхала в огне, а на Киев, Минск, Севастополь упали первые бомбы. Москвичи о войне узнали по радио лишь в полдень из экстренного правительственного сообщения.

Николай Кузнецов переживал в эти черные минуты те же чувства, что и все советские люди: гнев и ненависть к вероломным захватчикам, посягнувшим на свободу и самое существование первого в мире социалистического государства.

Но удивлен он не был. Слишком хорошо он знал гитлеровскую Германию. Поэтому понимал, что война неизбежна. Страшная. Кровопролитная. Какой еще не было в истории. И знал, какое место должен занять он сам в строю бойцов с фашизмом.