Книга Кровная добыча - Ирина Глебова

Невольно Викентий Павлович перевел взгляд на Сашу. Что ж, так и положено быть: дочь похожа на мать, а сын на отца. Семнадцатилетний сын был невысок, по-спортивному крепок, крутолоб и сероглаз. Его русые волосы можно было не причесывать – они сами по себе красиво обрамляли лоб и щеки юноши. Когда Саша улыбался, на его щеках, так же, как и у отца, появлялись ямочки.

– Что нового на нивах науки? – спросил Викентий Павлович, подсаживаясь к столу.

– Юридическая нива уже скошена! – ответил Митя, расстегнул студенческую тужурку, достал небольшую книжечку и протянул дяде. – Все, я уже дипломированный юрист!

– Как же так? – Людмила Илларионовна даже остановилась, перестав разливать в тарелки суп. – А экзамены?

– Сегодня наше руководство нам заявило, что курс нами, выпускниками, успешно окончен, а экзамены отменены. Время такое, неопределенное, кто знает, что будет завтра… И выдали нам дипломы, они их, оказывается, приготовили заранее.

– Что ж, – Викентий Павлович пожал плечами. – В этом есть резон. Какое время, такие и песни.

– Я тоже выпускник, можно было бы и у нас отменить экзамены! – с сожалением протянул Саша. – Так нет же!

– И у нас будут испытания, – вставила Катюша. – Но я не боюсь. И даже не волнуюсь!

– Итак, Дмитрий, поздравляю тебя! – Дядя и племянник поднялись и через стол пожали друг другу руки – полушутя, полусерьезно. – Чем намерен заняться?

– Хочу работать с тобой. Это возможно?

– Дело-то я тебе найду, дел как раз много. Только надолго ли?.. Чувствую, наши революционные приключения лишь начинаются, впереди – непредсказуемое…

3

В прежние времена Петрусенко пришел бы со своей просьбой к профессору Шатилову на медицинский факультет императорского университета. Этим он и уважение к известному человеку проявил, и подчеркнул бы официальность своей просьбы. К тому же они хоть и были хорошо знакомы, но все-таки не приятели… Обстоятельства жизни, однако, настолько изменились, что Викентий Павлович рискнул отправиться к профессору прямо домой и без предварительной договоренности – телефонные аппараты уже месяца два как не работали. А жил Шатилов совсем недалеко, на соседней Мироносицкой улице.

Он оказался дома, нисколько не удивился, увидев бывшего начальника полицейского управления. А кто сейчас чему-нибудь удивлялся?

– Пойдемте, Викентий Павлович, ко мне в лабораторию, – ни о чем не спрашивая, сразу предложил Шатилов. – Я хоть и один в этом большом доме, да оттуда почти не выхожу, и работаю, и сплю там.

Он повел гостя на второй этаж. Высокий, немного сутулый, с лицом, породистость которого подчеркивала борода в русском стиле, с густыми волосами над высоким лбом, профессор выглядел уставшим и очень немолодым. «А ведь ему нет пятидесяти, – вспомнил Петрусенко. – Всего на четыре года старше меня».

«Лабораторией» Шатилов называл свой рабочий кабинет. Огромная комната, с одной стороны – шкафы, полки и столы с самыми различными приборами, с другой – широкий диван, стеллажи с книгами, буфет, кресла. Шатилов указал гостю на одно, сам опустился в другое, отодвинул на край стола кипу журналов: Викентий Павлович обратил внимание – медицинские, на русском, немецком и английском языках, но не новые, за минувшие годы.

– Помнится, вы курите трубку? Не стесняйтесь. – Профессор подвинул гостю малахитовую пепельницу. – Я составлю вам компанию. И по рюмочке коньяку, еще из старых запасов. Не откажетесь?

– Вовсе нет.

Они выпили одну рюмку хорошего коньяка, потом вторую. Петрусенко раскурил свою трубку, Шатилов задымил папиросой, глубоко затягиваясь.

«Заядлый курильщик», – подумал Викентий Павлович. Еще только зайдя в кабинет, он отметил, что комната пропитана табачным дымом настолько, что не проветривается даже при открытом балконе. Теперь же, в эту небольшую паузу перед разговором, он разглядывал колбы, реторты, какие-то стеклянные и металлические аппараты на дальнем столе и думал о профессоре Шатилове.

Еще студентом Харьковского императорского университета Петр Шатилов добровольно пошел волонтером-медиком в районы, где свирепствовала эпидемия холеры. И совсем еще молодым человеком определил свою судьбу – борьба с заразными болезнями. А поскольку эта напасть была в основном уделом бедняков, он бесплатно лечил этих людей, нередко сам посещал трущобы. Его, светило медицины, профессора, называли «доктором бедняков». А Петр Иванович Шатилов и в самом деле имел мировую известность. Он первым в России применил вакцинацию брюшного тифа, и его доклад на эту тему произвел сенсацию в Париже, на международном медицинском конгрессе. И все новые препараты этот человек сначала всегда испытывал на себе. Он преподавал в том университете, который сам окончил, и студенты никогда не пропускали его блестящих лекций.

– Преподаете? – спросил Петрусенко. – Не распустили вашу кафедру терапии?

Шатилов покачал головой:

– Нет, знаете ли, даже наоборот. Приходила к нам комиссия от новой власти. У нас сейчас идут исследования в области туберкулеза, палочки Коха очень их заинтересовали. Обещали даже помочь с субсидированием. И просили обратить внимание на сыпной тиф, свирепствует он нынче во фронтовых окопах.

– Значит, туберкулезом занимаетесь особо?

– Большая это проблема, Викентий Павлович. Да ведь связь давно известна: если в стране потрясения, значит, и чахотка свирепствует. Уже и сейчас наблюдается всплеск, а дальше, предвижу, больше будет.

– O saeculum insipiens et infacetum! – не удержался, процитировал Петрусенко своих любимых римлян.

Профессор печально улыбнулся, соглашаясь. Ему, медику, не нужно было переводить латынь, и он тоже был согласен с тем, что век наступил грубый и неразумный.

– Так вот, Петр Иванович, я тоже хочу просить вас… Увы, это связано и со знакомой вам болезнью, и со знакомым человеком. Павла Ивановича Христоненко сын Иван нынче в тюрьме.

– Да что вы? Постойте, – догадался, – он болен? Неужто чахотка? Ну конечно, отец его от нее пропал.

– Я видел его буквально позавчера, – объяснил Петрусенко. – Был там с инспекцией, тоже, знаете, власти просили… Иван Павлович болен сильно. Я не медик, но предполагаю – да, болезнь легких. В общей камере содержался, но я перевел его в больничный корпус. И договорился, что вы придете посмотреть его. Не ошибся ведь?

– Ну что вы, Викентий Павлович! – Шатилов взволнованно прошелся по комнате. – Завтра же осмотрю его! Но как же можно помочь молодому Христоненко там, в тюрьме?

– Если вы, Петр Иванович, диагноз подтвердите, я постараюсь добиться для него помилования. Может быть, не сразу, но, думаю, сумею.

Петрусенко развернул перед профессором бумагу с печатью и подписью Кина. Сказал:

– Это пропуск, я уже получал его для вас. Вас встретит прапорщик Павлов, будет сопровождать.

Епархиальная, где семье Викентия Павловича принадлежал небольшой уютный особняк, располагалась всего через улицу от Мироносицкой. Петрусенко шел не торопясь, думая о том, что Петр Иванович Шатилов живет сейчас один. Он это понял по многим приметам. Он знал жену профессора, как знали ее многие в городе: светская дама, красавица, дочь богатого фабриканта, обожаемая мужем. А вот уехала за границу и, похоже, возвращаться не собирается. Петр Иванович же наоборот: при любой власти готов делать свое дело – лечить людей. Не так ли и он сам? Ведь именно в такие смутные времена и в докторах, и в служителях закона особая нужда простым и беззащитным горожанам… Вот только с ним рядом его жена – первый и верный друг. Да, тяжело профессору…