Книга Я буду тебе вместо папы. История одного обмана - Марианна Марш

В похлебке становилось больше картошки и капусты, а мяса почти не было. Пастуший пирог получался рыхлым и пресным, белый жир, остававшийся после готовки, заменял масло и варенье на наших бутербродах.

— Мясо надо оставить отцу, — говорила мама каждый раз, когда я с тоской смотрела в тарелку, где в жирной подливке плавали листья капусты и куски картошки.

Глядя на пустующий папин стул, на приборы, поставленные специально для него, я думала, успею ли лечь спать до того, как он придет домой.

Глава третья

Ссоры между родителями случались все чаще; мне тоже доставались пощечины и оплеухи, так что я начинала трястись, стоило отцу хоть чуть-чуть повысить голос.

В середине пятидесятых в Уэссексе как грибы стали расти новые заводы и фабрики. Они производили самые разные товары, начиная от духов «Yardley» и заканчивая машинами и тракторами марки «Ford»; и каждый раз, стоило появиться новому предприятию, у отца портилось настроение. Он говорил, что из-за этого застраиваются сельскохозяйственные угодья и фермеры остаются без работы. Он презрительно смеялся над фабричными рабочими и без устали ругал новые машины, которые обливали его грязью, когда он разъезжал на своем велосипеде по деревенским дорогам.

Походы в паб только подпитывали его злость, и домой он возвращался на взводе. Отец относился к тому типу людей, которые не привыкли сдерживать эмоции; страсти в них так и кипят, им достаточно малейшего предлога, чтобы взорваться. В таком состоянии спровоцировать отца могло что угодно: кто-то из посетителей паба якобы неуважительно взглянул в его сторону, мама недостаточно быстро сообразила, что он от нее хочет, я заняла место, куда он сам намеревался сесть, — этого хватало, чтобы впасть в бешенство. Мгновенно лишаясь способности связно выражаться, отец изъяснялся исключительно посредством кулаков и яростных криков; выпученные глаза беспокойно оглядывали комнату в поисках чего-то, на чем можно сорвать злость. И я каждый раз отчаянно надеялась, что он не обратит на меня внимания.

К сожалению, мне довольно часто приходилось забиваться в угол, думая только о том, чтобы стать как можно меньше и незаметнее. Я могла прятаться за диваном, где зажмуривалась изо всех сил, могла забираться в кровать и дрожать от страха под ворохом старой одежды — крики и звуки ударов долетали до меня, несмотря ни на что. Но в четыре года я впервые своими глазами увидела, как отец избивает маму.

Ужин был готов час назад, и мы с мамой уже доедали свои порции, когда дверь с грохотом распахнулась. Отец, красный от злости, шатаясь, вошел в комнату. Приблизившись к столу, он уперся в него растопыренными пальцами для устойчивости, и через мгновение в лицо нам ударил густой запах пива, который отец изрыгал вместе со злобой на фабричных рабочих, — мало того, что им больше платят, так они еще осмеливаются приходить в его любимый местный паб!

— Проклятые ублюдки! Кем они себя возомнили? Думают, что они лучше остальных. Да они даже не представляют, что такое честный труд. Еще молоко на губах не обсохло — а уже решили, что все знают! Они такое сказали…

Я чувствовала, что мама в отчаянии пытается подобрать правильные слова, чтобы утихомирить отца, но у нее ничего не получалось, поэтому она молча смотрела на него.

А он продолжал проталкивать сквозь искривленные яростью губы слова, и я, не понимая, что они значат, но чувствуя вложенную в них злобу, затряслась от ужаса.

— Они внесли свои имена в список на заселение нового района, который сейчас застраивают. Собираются дома себе покупать! Видите ли, снимать жилье — это не для них. Просто разъезжать по окрестностям на своих блестящих машинах им мало. Они на нас сверху вниз смотрят — на нас! на людей, которые в поте лица трудились на фермах, когда эта мелочь еще в школу ходила. Кредиты они брать собираются! Тоже мне! А я это называю «влезть в долги» — и погорят они на этом, вот попомни мои слова!

Он разглагольствовал о фабричных рабочих, а через край выплескивалась его неудовлетворенность собственной жизнью. Он винил маму в том, что она заставила его жениться на ней, помешав добиться чего-либо серьезного, винил меня, что я вообще родилась. Если бы, заявил он, ему не приходилось вкалывать, чтобы обеспечить семье крышу над головой, он бы тоже мог разъезжать на новой машине вместо старого велосипеда.

Я изо всех сил вжималась в спинку стула, прислушиваясь к примирительному бормотанию мамы. Она быстро поставила перед отцом тарелку с ужином, заварила свежий чай, намазала ему бутерброд с маслом, но он был не из тех, чью злость может утолить чай с бутербродами.

Он посмотрел на нас обеих тяжелым взглядом, взял вилку и принялся угрюмо закидывать еду в рот.

— Ради бога, женщина! Ты умеешь готовить что-нибудь, кроме этого отвратительного месива? — закричал он, проглотив первый кусок.

Мне на мгновение показалось, что сейчас его стошнит прямо на пол, — в прошлом с ним это часто случалось, но на этот раз он удержал еду внутри. Отец продолжал поглощать рагу, не забывая в перерывах ругать маму. Затем он притих.

Судя по тому, что лицо его вновь стало наливаться кровью, злость никуда не ушла — просто он искал другую причину для того, чтобы обвинить маму в своем недовольстве. Мама понимала это не хуже меня, ее мелко трясло от напряжения и страха, а в отце все больше клокотала ярость. Я чувствовала, как в животе зашевелился противный холодный ком, вызывая тошноту. Мне очень хотелось убежать, спрятаться, но я не осмеливалась пошевелиться. Лучше уж сидеть так, чем напоминать отцу о своем присутствии.

Куском хлеба отец собрал последние капли подливки. Затем резко отодвинул тарелку в сторону, так что вилки зазвенели, и вытер рукой рот. Маму он смерил взглядом, не предвещавшим ничего хорошего.

— Господи, да на кого ты похожа, женщина! Неудивительно, что я не хочу возвращаться домой. Любому мужчине было бы совестно стоять рядом с тобой. И дом помойку напоминает. Думаешь, мы можем кого-нибудь в гости пригласить? Моя мать была права насчет тебя, не зря она говорила, что ты грязная корова. Она-то всегда содержала дом в чистоте, а ведь у нее было четверо детей. Но разве тебе, ленивой дуре, есть до этого дело?

С каждым новым оскорблением в мамин адрес его лицо становилось краснее. Мама вздрагивала, словно каждое слово причиняло ей физическую боль, но защититься она не пыталась. Внезапно отец резко вскочил на ноги, так что стул с грохотом отлетел к стене. Мама знала, что случится потом. Она метнулась к выходу, но отец оказался быстрее. На ее руки и плечи обрушился град ударов — мама лишь пыталась заслонить лицо от тяжелых кулаков. Сквозь пальцы текли слезы, она вскрикивала от боли и чуть слышно просила его остановиться.

Отец прекратил бить маму так же внезапно, как и начал; его руки неподвижно повисли вдоль туловища.

— Да что толку тебя бить, все равно ты ничему не учишься! Посмотри на себя, совсем опустилась…