Книга Контора Кука - Александр Мильштейн

То есть всё тело Паши стало на время чужим, отличным от себя, ни до, ни после он не смог бы это повторить: он пробовал только что — прямо вот здесь и сейчас, в немецкой подземке, и голубые «штрайфены»[5], похожие на шпоры-гармошки — только поплотней бумага, что для таких поползновений, казалось бы, даже ещё и лучше…

Ан нет — синеватая «гармошка» никуда не двигалась по его ноге, а потом вдруг слетела на пол, Паша поднял её, снова положил на ногу, и снова она никуда не двигалась, зато со стороны, например, камеры слежения всё это было более чем заметно и выглядело так, как будто парень танцует сидя эдакий… брейк-дэнс городского невротика.

Короче говоря, теперь бы Паша вряд ли сдал экзамен.

Не то чтобы в последующие годы он стал недотёпой — просто тогда, во время выпускного сочинения, в Паше, очевидно, просыпалась какая-то другая — нечеловеческая — ловкость…

И не в смысле ловкости в превосходной степени, нет… а в том смысле, что Паша ощутил тогда своё физическое тело как систему блоков, приводных ремней, грузов, ну да, из учебника физики для восьмого класса…

Сидя в метро, он видел закрытыми глазами кинематическую схему, первоначально нарисованную мелом на доске, где до этого были темы сочинений, — теперь уже объёмной, и то же можно было сказать о бороде, повисшей над доской… как будто, покинув портрет, автор «Капитала» превратился в автора «Мiра» и стоял теперь за чёрной ширмой, как в кукольном театре, дёргая за ниточки, — приводил в движение всю протяжённую систему подвесок, блоков, противовесов, всё Пашино тело — тело сновидения…

Сновидец же тем временем сидел в немецком метро и видел, как приходят в движение тени… забытых братков.

Нет, это пришло ему в голову чуть позже, а в тот момент ему ещё казалось, что это тени ветвей, которые шевелит ветер за окном, или — что это лучи солнца, бьющие в окно, просветили, как рентгеновские, насквозь его буклированный пинджачок , и уже даже не схема, а сама эта его полуподпольная машинерия спроецирована на белую стенку классной комнаты, он форменным образом разоблачён, слышь, как скрипят доски под туфлями русачки … И тут зазвонил будильник.

Ну то есть телефон, хотя, может быть, Паша и проснулся в тот момент, потому что ночью он спал плохо и через некоторое время после собеседования, когда прошло действие кофеина и адреналина, остро ощущал недосып…

Судя по звуку, это мог быть его телефон, хотя такой ретрозвонок, войдя в моду, был в том году ещё довольно широко распространён — как у старых аппаратов с вращающимся диском или как в школе с урока… Паша лениво ожидал, пока другие посмотрят, — он ведь ещё частично находился в десятом «А» средней школы № 59…

Несколько человек достали мобильники и сразу положили их обратно, и только после этого Паша достал свой, но было уже поздно, он перестал звонить.

Двое русских по-прежнему сидели перед ним, теперь уже молча. На звонок они никак не отреагировали, очевидно, у обоих телефоны звонили как-то по-другому. «Может быть, напевают „Пусть бегут неуклюже…“» — подумал Паша… Телефон зазвенел снова — его телефон, и он нажал кнопку.

Вспомнив, что его понимают эти двое напротив, Паша сразу почувствовал себя скованно и, быстро сказав, что перезвонит, убрал старенькую «Нокию» от уха.

После чего впервые встретился взглядом с тем парнем, что сидел слева.

А потом с тем, что справа, который, собственно, и спросил у него:

— Слышь, пассажир… Ты чё, всё слышал?

— Что слышал? — переспросил Паша. — Вы имеете в виду объявление, которое сейчас передавали? Нет, я не знаю немецкий… Ну, я думаю, просто поезд задерживается на несколько минут…

Электричка стояла посреди тоннеля, и, как раз когда Паша как мог лаконично отвечал Ширину по телефону, вагонные динамики передавали какое-то сообщение.

— Ты слышал, о чём мы говорили с Петром?

— Значит, вы — Пётр, — сказал Паша, глядя на левого парня. Он думал было протянуть руку и представиться, но их манера общения… как-то не вдохновляла.

— Нет, — сказал он, — я ничего не слышал, можете не беспокоиться.

— Ну ты даёшь, — сказал Пётр и шумно вздохнул.

— Я? — удивился Паша.

— Да ты понимаешь, что при таком уровне изоляции транзакций… — начал второй, но Пётр его прервал — положив руку приятелю на плечо, как бы нажал там на какую-то кнопку…

После чего они с минуту оба молчали, а потом стали говорить о Паше в третьем лице, так, как будто его самого там уже не было: «Он всё слышал». — «Говорит, что нет». — «Ты в это поверишь?»

— Послушайте, — сказал Паша, — вы меня простите, конечно, но мне выходить на следующей. Прощавайте, хлопцы!

— Ты слышал про схему?

— Не советую вам нервничать из-за такой ерунды, тем более что я действительно ничего не слышал. Я спал, можно сказать, грезил… Школьные годы чудесные… Чего и вам желаю, — и он уже пошёл было к выходу, но тут из динамиков снова послышалось какое-то сообщение. Понять его Паша не мог, но тем не менее он вернулся и неожиданно для себя забормотал скороговоркой — с удовольствием замечая, как у парней ползут наверх брови: «Знаете, что передают? „Желаем увидеть козла и осла, осла — на полночи, козла — до утра, спокойной вам ночи, приятного сна!..“»

После этого Паша снова пошёл к выходу.

* * *

Он свернул с тротуара направо, но не вошёл в магазин (то ли оптика, то ли ювелирный), а остался стоять возле зеркальной четырёхугольной колонны, чтобы взглянуть на себя и, что ли, прочесть на своём челе то, что не смог понять при помощи внутренней логики, — чем кончилось собеседование.

Но внимание переключилось на другую перспективу — обратную… Паша заметил в ней двух русских. Они тоже остановились.

Непонятно было, откуда они вообще здесь взялись… Паша не заметил, чтобы они выходили вместе с ним, значит, сошли тихо и пошли следом… А это уже было чёрт знает что такое!

Паша увидел, что они снова тронулись с места, но сам он стоял неподвижно.

— Красавчег! — сказал один из подошедших.

Паша молча смотрел на них посредством всё того же зеркала.

— Мы тут с Глебом подумали, — сказал Пётр, — что встретить соотечественника и не выпить… как-то нехорошо. Не по-людски… К тому же нам есть что отмечать. Как ты насчёт того, чтобы зайти куда-нибудь? Мы приглашаем.

— На троих придумано недаром, — пропел второй, потирая ручки, — на-троих-при-ду-ма-но-не-зря…