Книга Бриллиантовая пыль - Владимир Сергеевич Максимов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Спасибо… До свидания… — пробормотал Леонид Андреевич.
— Да, вот еще что… — вспомнил Хайзаров. — В городе я бываю наездами, так что появляться здесь у вас буду нечасто. У меня единственное условие: чтобы в мое отсутствие в эту комнату никто не входил…
Не добавив больше ни слова и не дожидаясь ответа, Викентий Львович водрузил на голову шляпу и зашагал, постукивая в пол концом зонтика, по коридору в сторону выхода, оставив пораженного Леонида Андреевича стоящим в комнате с зажатыми в кулаке деньгами.
Мир любой ценой
Нечто необычное творилось в жаркий летний полдень на перроне Варшавского вокзала, и дело было не в том, что отправление стоящего у платформы поезда не сопровождалось обычной сутолокой и суетой — пассажиры экспресса, следующего в Париж, не чета обычной вокзальной публике; третьеклассных зеленых и тем более серых вагонов в этом составе нет и в помине. Но все же что-то было не так. Слишком осторожно бегали увешанные чемоданами носильщики, излишне молодцевато держались кондукторы, да и среди провожающих было много газетных репортеров и казенного вида мужчин с одинаковыми кожаными портфелями. Похоже было, что в парижском поезде едут какие-то важные чиновники (судя по внушительному эскорту чиновников рангом пониже), но ни прицепленного к составу салон-вагона, ни непременных в этом случае усиленных нарядов жандармов не наблюдалось.
Взирающую на такие странности публику происходящее если не пугало, то по меньшей мере настораживало. Время было неспокойное — лето 1905 года — пора жестоких поражений в бессмысленной войне на далеких окраинах и кровавых событий в столице империи.
Средних лет господин, одетый с показной роскошью, а потому безвкусно, вдобавок еще и достаточно неряшливо — в немного помятой черной визитке и со съехавшим набок галстуком, — выглядывал с недовольным видом в окошко комфортабельного двухместного купе, отделанного полированным красным деревом. Его лицо — полноватое, с большим покатым лбом и оттопыренной нижней губой, носило, несмотря на маленький пухлый нос и аккуратно подстриженную бородку, некоторые семитские черты. Сейчас (впрочем, как и в другое время) лицо это украшала презрительная гримаса, да и всем своим видом господин красноречиво выражал крайнюю степень неодобрения.
«Это ж надо было так обделаться… — сварливым голосом прокомментировал он вслух происходящее на вокзале. — Говорили им умные люди: не надо! Так ведь нет — они же уже гешефты делили! А теперь что?.. Какие с проигранной воины гешефты? Сплошные убытки… не сказать хуже…»
Поворчав немного, господин успокоился, снял визитку и с комфортом расположился на мягком велюровом диване. Через несколько минут дюжий носильщик втащил в купе внушительного размера чемодан с вещами и еще несколько баулов поменьше. Пассажир долго рылся в потертом кошельке, после чего выудил оттуда пару монет и суетливым жестом сунул их в руку носильщика.
— Премного благодарен, — уныло сказал тот, разглядывая более чем скромные чаевые, полученные от богатого на вид пассажира.
Господин сделал вид, что не заметил разочарования носильщика и, демонстративно отвернувшись к окну, погрузился в собственные мысли. Мысли эти хотя и были невеселыми, но назвать их мрачными тоже было нельзя. Несмотря на поражение в войне, дела директора и совладельца крупного российского банка (если не первого, то уж точно второго по величине), а также хозяина железных дорог и много чего еще шли неплохо. Да, Россия, обескровленная тяжелой войной, потрясаемая забастовками и массовыми беспорядками, стремительно скатывалась в финансовую пропасть, но нет худа без добра: русский царь захотел мира. А что ему, спрашивается, оставалось делать?..
Только как теперь этот мир заключить? Драку начать легко, а вот замириться потом… Да и кому под силу выполнить такую миссию? Тут Его Императорское Величество и вспомнил об опальном министре, который чуть ли не единственный был против военной авантюры, а Сергей Юльевич Витте, дай бог ему здоровья, взял да и согласился взвалить на себя такое, мягко говоря, незавидное поручение. Еще и растрогался по этому поводу: дескать, забыл Государь перед лицом навалившихся на Россию бед прежние обиды и призвал его — незаменимого, дабы послужил Отечеству.
Оно конечно, Сергей Юльевич — человек большого ума и немалых достоинств, и кто, как не он, сможет добиться приемлемого для России мирного договора? Однако для заключения мира между схватившимися не на жизнь, а на смерть государствами личных качеств посланника маловато будет. Японцы напирают, русские не сдаются — поди заставь и тех, и других договориться. Для этого должна была появиться третья сила, и сила эта не заставила себя долго ждать. Война в тихоокеанском регионе затронула интересы Соединенных Штатов, и за океаном, где влияние крупного капитала в том числе и на внешнюю политику всегда было довольно велико, решили усадить враждующие стороны за стол переговоров.
Японию долго уговаривать не пришлось — Страна восходящего солнца вела войну на пределе своих экономических возможностей, а вот с Россией оказалось труднее. Несмотря на колоссальные расходы, большие людские потери и недовольство населения, в России нашлось немало твердолобых голов, требовавших продолжения войны, да и сам Государь, похоже, все еще надеялся переломить ситуацию на фронте в свою пользу. Но чтобы выправить положение, требовалась самая малость: еще один год войны и миллиард рублей золотом расходов (помимо тех двух с половиной миллиардов, которые уже были потрачены на войну). Ни первое, ни второе Российская империя позволить себе не могла. Продолжать войну, несмотря на нарастающее революционное движение, было довольно опасно. С деньгами же дело обстояло совсем плохо: золотой запас исчерпан, в бюджете огромная дыра, на зарубежные займы надеяться не приходится.
В мае 1905-го разум все-таки возобладал, и Николай II дал согласие на участие в мирных переговорах, а вот под это дело крупные международные банкирские дома были не прочь выдать России займы, лишь бы прекратить невыгодную для них войну. Тут же были задействованы проверенные финансовые каналы: от доверенных банкиров Моргана, через лондонских и парижских Ротшильдов, при посредничестве берлинских Мендельсонов нужная информация дошла да одного из коммерческих банков Петербурга, где и приняла очертания конкретных предложений. В Петербурге за дело взялся видный российский банкир прусско-еврейского происхождения Арнольд Карлович Борштейн. С большим трудом, задействовав все свои связи, он извернулся таким образом, чтобы уполномоченным на мирных переговорах от российской стороны
