Книга Гиперион восхождение - Сим Симович

каждый человек понимал, что шансов выжить мало.

Цена победы крайне высока, но и стоимость поражения еще выше. В этой битве не выходило победителей, только жертвы. И среди этих жертв были не только те, кто уже погиб, но и те, кто еще жив, но уже потерял все, что ему дорого.

И эта напасть выкашивала все наши города с колоссальной последовательностью, словно коса смерти косила жизнь на своем пути. Страх и бессилие охватывали людей, но власть имущим, казалось, плевать на этот кошмар. Их золотые палаты и уютные жилища оставались нетронутыми бедой, которая сжирала их народ. Они жили в своих иллюзиях безопасности, полагаясь на толстые стены и защиту своих армий, но на практике видно, что они не способны справиться с этим злом.

Я нёсся по пустынным улицам города, среди развалин и обугленных остатков жизни. В моем сердце лишь гнев и отчаяние. Вижу страх в глазах людей, слышу их мольбы о помощи, но ничего не могу сделать. И вообще, где городская стража и охотники, когда они так нужны?

В этот момент мой взгляд упал на фигуру, выделяющуюся на фоне других демонов. Он стоял в глубине площади, окруженный своей черной свитой, но он не похож на них. Высок и крайне статен, с безупречной осанкой и холодным взглядом. Его кожа выглядела бледной, как у мертвеца, но глаза горели ярким зеленым огнем. Одет в черные доспехи, отражающие лунный свет, и держит в руке длинный меч, который казался искриться неземным огнем. Красив, как змей, и в то же время отвратителен по своей природе.

Но при этом напоминал аристократа, попавшего в грубое общество черни. Его холодная красота и необыкновенное величие отделяли его от его сородичей, делая его еще более опасным и угрожающим. Он стоял там, словно призрак, и наблюдал за всеми с высоты своего превосходства. В его взгляде не было ни жалости, ни сочувствия, только холодный расчет и бесконечная власть.

Гнев, кипящий внутри, подталкивал меня вперед, и я бросился на демона с нечеловеческой скоростью. Мои мышцы работали на пределе возможностей, и я летел вперед, словно пуля, стремясь к своей цели. Я не думал о страхе, не думал о риске. Думал только о том, чтобы убить этого монстра и чтобы остановить это безумие.

Сближаясь, я увидел в его глазах удивление, перемешанное с презрением. Он, видимо, не ожидал от меня такого натиска. В его руке вспыхнул меч, и он бросился в атаку. Но я оказался быстрее. Молниеносно отклонил удар и сразу же нанес в ответ по броне демона, целясь в места ее сочленения.

Сталь моих мечей сверкала по доспехам демона, но не проникала в них. Я рубил и рубил, не давая ему передышки, не давая ему прийти в себя. Демон попытался что-то сказать, но я не дал ему договорить. Стоически отбивал удары, перехватывал его меч и вновь наносил удар за ударом.

Его фигура дрожала от усилий. Он пытался сопротивляться, но я вновь оказался слишком быстр, слишком яростен. И не давал ему возможности восстановить силы, не давал ему дышать. Его глаза потускнели, рука ослабла, и он упал на землю, словно срубленное дерево. Я стоял над ним, задыхаясь от усилий, но не останавливаясь. Продолжая рубить и рубить, пока он не превратился в кучу мяса и разбросанных костей.

Сухо отметив, что тварь таки испустила дух, я бросился бежать дальше. Но я не испытывал ни облегчения, ни удовлетворения, только холодную пустоту. Мои движения отточены, как у машины, уже не человека. Я чувствовал, как время утекает сквозь пальцы, словно песок из перевернутой песочных часов. Но я знал, что это только начало, и что их еще много. И вскоре «ловушка» точно захлопнется, если я не успею добраться до цели.

Я бежал, не оглядываясь, не думая ни о чем, кроме того, чтобы успеть. Бежал по улицам, усеянным телами погибших, мимо огненных развалин домов, мимо криков и стонов умирающих. И вот вскоре появилось оно, здание комендатуры, яркий оазис архитектуры арт-деко в этом огненном аду. Оно выстроено в стиле монументальной красоты, с гладкими линиями и геометрическими формами, характерными для эпохи рационализма. Высокие окна с металлическими рамками и геометрическим узором отражали пламя и дым, создавая изысканный и ужасающий контраст. Стены украшены рельефами в виде стилизованных растительных мотивов и абстрактных композиций, которые сейчас казались странно и жутко причудливыми на фоне разрушения.

Но сейчас это здание охвачено пламенем. Оно горело ярко, устремляясь столбами дыма в самое небо, словно последний крик отчаяния. Я не успел... Не успел добраться до цели вовремя. Не успел спасти город. Я не успел...

Я стоял на месте, парализованный ужасом. В моей душе царила пустота. Ведь я сделал всё, что мог, но этого не хватило. Теперь город будет разрушен. И в моих глазах не было более ни надежды, ни гнева. Только глубокая, неизлечимая тоска.

— Отставить панику, салага. — Из тени соседнего здания вышел офицер в синей шинели ликвидатора с наполовину обгоревшим до костей лицом. Его глаза глубоко посажены, и в них нет ни страха, ни отчаяния, только холодная решимость. На лице застыла не улыбка, а скорее гримаса, которая казалась еще более ужасной из-за ожогов.

— Мы должны пробиться к зданию ратуши и запустить аварийный маяк, иначе войска не сдвинутся с места, — пояснил ликвидатор, двигаясь в сторону горящей комендатуры. Он не оглядывался на пламя, не замечал тела погибших, его взор устремлен вперед, на цель.

Без какого-либо сожаления он прикурил от горящего здания и сладко затянулся целебными травами самокрутки. Этот жест выглядел настолько безразличным, настолько холодным и рациональным, что меня пробрало до мурашек. Он не видел в этом ничего неправильного, ничего непристойного. Для него это просто необходимость, еще один шаг на пути к выполнению задания.

— Чего застыл? Пошли до ратуши, салабон. — удерживая самокрутку зубами, он страшно улыбнулся, и меня аж пробрало до мурашек в пятках. Эта улыбка не выглядела дружелюбной, не радостной, а скорее зловещей и угрожающей. Она говорила о том, что он не испытывает никаких эмоций. И сделает все необходимое для выполнения задания, даже если это будет значить убить всех, кто попадется ему на пути.

В его словах нет никакого сомнения, никакого страха, только холодная решимость. Он более не являлся человеком, а оставался лишь орудием, которое не знает сострадания. И я понимал, что должен следовать за ним, что должен быть таким же холодным и жестоким, как он.