Книга 17 мгновений рейхсфюрера – попаданец в Гиммлера - Альберт Беренцев

а потом сбежать? Но я явно недолго пробегаю по этим горам, которых вообще не знаю.

Кроме того: от Гитлера уже сбежал один его соратник — Гесс. Он вроде перелетел в Англию два года назад, этот исторический факт я помнил. Так что если сбежит еще и Гиммлер, то Гитлер явно поднимет на уши весь Рейх, и меня из под земли достанут.

Да и толку бежать? Куда мне бежать и зачем? Гиммлеру нигде не рады. Если даже выберусь за границу — то меня там просто повесят. А если переберусь в какую-нибудь нейтральную Швейцарию, то там наверняка арестуют до конца войны, а потом точно также повесят.

Ужасное попаданство. Хуже некуда. Это все равно что попасть в принца Фердинанда, который едет в Сараево в июне 1914. Или даже еще отвратнее.

Принц Фердинанд, по крайней мере, не был самым ненавидимым человеком в мире и не организовывал массовых геноцидов.

Поэтому я решил так: встречусь с Гитлером и убью его.

Лишь таким путем я смогу искупить мой позор попаданства в Гиммлера.

Мы доехали до какого-то военного аэродрома в горах, где пересели на пассажирский Юнкерс. Самолет поднялся в воздух, в салоне был полный комфорт, нас еще и сопровождали два истребителя.

Когда взлетали — адъютант мне что-то успокоительно сказал.

— Ja, ja, — я важно покивал головой в ответ.

Адъютант перепугался.

Блин, похоже, что сказал я что-то не то. Интересно, как я построю беседу с Гитлером, зная лишь четыре слова по-немецки? Я решил беседу не строить, а просто задушить Гитлера, как только он окажется в шаговой доступности.

В Берлин мы прилетели часа через три, когда уже рассвело. Тут мне снова подали автомобили — абсолютно такие же, как те, на которых я ехал из замка. Такой же мерседес для меня, такой же для охраны, причем, сама охрана была уже новой.

Сколько же у Гиммлера машин?

Берлин показался мне городом крайне мрачным и суетливым. На улицах, несмотря на ранний час, было полно народу.

В столице Рейха яркими были только красные нацистские флаги, они болтались повсюду, а в остальном город был серым и коричневым. Слишком мало зелени: газонов, деревьев почти что и нету. Люди одеты просто ужасно — какие-то задрипанные пальто, какие-то облезлые шляпы, женщины, даже молодые, кажутся старухами. Полно военных, многие уже без рук и без ног. А еще неожиданно много остарбайтеров — их я узнал по синим нашивкам на одежде. В принципе, легко догадаться, учитывая, что на нашивке написано «OST».

Хорошо же Гитлер защитил германскую расу — насколько я видел, остарбайтеры уже составляли треть городского населения минимум. Пока германцы гибли на фронте, Гитлер по факту поставил Германию в зависимость от иностранной рабочей силы. А если эти остарбайтеры восстанут? Конечно, в реальной истории такого не было, но теперь-то здесь я, и я могу историю переписать.

А еще повсюду встречались очереди — люди стояли за чем-то, причем местами остарбайтеры вперемешку с немцами. А еще: следы бомбежек, на месте некоторых домов теперь пустыри или просто груды камня.

И никакого хваленого немецкого порядка я не наблюдал вообще. Трамваи ходили переполнеными, люди ехали даже на подножках, в некоторых местах завалы перекрывали проезжую часть, некоторые дороги были все в ямах, в одном месте полицейский зачем-то запрещал людям ходить по одной стороне улицы, хотя я там никакой опасности не заметил.

На одном из поворотов я узрел офицера Вермахта, который тискал девку прямо посреди улицы, далее на тротуаре лежали трупы жертв бомбежек, сразу несколько десятков, причем убирали их ровно два гитлерюгендовца. Эдак они весь день провозятся.

В общем, это было всё очень странно. Это напоминало какое-то Сомали. Я не так представлял себе зловещий Рейх. А тут повсюду руины и хаос, и строем никто не ходит, я только раз увидел военных, которые куда-то организованно маршировали. Мне даже захотелось возмутиться состоянием Германии, но увы — не хватало немецкого словарного запаса. Разве что сказать «орднунг нихт»? Но тогда я себя разоблачу — Гиммлер вряд ли бы стал бросаться такими фразами.

А может, заговорить по-английски? Английский я более-менее знал. Но когда мне в голову пришла эта идея, мы как раз проехали мимо завешанной плакатами уличной тумбы. Большую часть тумбы занимало лицо Черчилля, стилизованное под еврея. Черчиль был занят тем, что насиловал какую-то белокурую немку, одновременно втыкая в неё кинжал. Не узнать Черчилля было трудно — его цилиндр был украшен британским флагом, на котором помещалась звезда Давида.

Увидев этот плакат, я понял, что по-английски тут лучше не говорить, равно как и по-русски. Да и вообще, откуда Гиммлеру знать английский?

Мы наконец приехали в какой-то район, застроенный старинными особняками. Тут вроде было почище. Натурально местная Рублевка или что-то типа того. Тут важно ходили полицейские, а вот остарбайтеров не было совсем. Но дома тут небольшие, не похоже на район, где обитает фюрер.

Адъютант что-то сказал, потом вошел в особняк, оставив меня в машине. Через пять минут вернулся, и вид имел печальный.

Эй, да что вообще происходит?

Но это так и осталось загадкой. Мы снова поехали, покинули район пасторальных особняков и через полчаса оказались явно в центре Берлина.

И вот тогда до меня дошло, что орднунг в Рейхе, пожалуй, есть только здесь. Здесь никаких руин уже не было, на месте разбомбленных домов присутствовали аккуратные пустыри. Повсюду возвышались бетонные башни ПВО, а население, даже гражданское, вышагивало чинно, как на параде. Впрочем, гражданских тут было мало, все больше эсесовцы и какие-то чиновники в форменных мундирах.

Мы подъехали к длинному серому зданию, над входом которого распластал крылья барельеф — гигантский орёл, сжимавший в когтях свастику. Флаги со свастикой тут тоже имелись, они были вывешены вертикально, как церковные хоругви.

Рейхсканцелярия что ли? А вот хрен его знает. Я, конечно, видел рейхсканцелярию в фильмах и на фотографиях, но там она обычно уже была полуразрушенной. А здесь — целехонькой. Но, видимо, и правда она: это здание слишком огромное, чтобы быть чем-то другим.

Адъютант открыл мне двери мерседеса, я вышел, как приговоренный к казни. Я, в общем-то, и есть приговоренный. Через несколько минут я умру, убив перед этим Гитлера. Войду в историю, отдав свою жизнь ради миллионов.

Никакого воодушевления я по этому поводу не испытывал. Слишком все это дико, слишком непривычно. Даже не верится.

Внутри рейхсканцелярии кишела охрана. Что характерно — все мои люди, все эсесовцы. При виде меня они лишь вскидывали руки,