Книга Синие горы - Елена Ивановна Чубенко

подохли там все!

— Ладно, успокойся. Грех так людям желать, — как можно спокойнее сказал Николай, стараясь не заорать. Всё-таки за рулём, и дороги ещё километров пятнадцать.

— От святой какой человек! Ох, и святой! — пропела издевательски жена. — Но я не молчала! Я ей всё высказала, чо про их думаю! А с тобой ишо дома поговорим! А Сашка-то? Я ведь думала, что скажет им, мол, не могу маму с батькой обидеть. А он, гляди-ка, точно телок на верёвочке — что приказали, то и делает. Но длинным ему век покажется при такой тёще! Ох, длинным. И небо с овчинку… — Нина, выплеснув всю горечь, скорбно замолчала.

До дома доехали в предгрозовой тишине. Николай сосредоточенно держал руль своими огромными ручищами, а жена, искоса взглянув на его пятерню, подумала, что если бы он разозлился на неё, то от удара этой ладонью она, наверное, даже не упала бы, а улетела далеко вперёд. Потому что росточком своим она едва доходила ему до подмышки.

Усевшись на стул возле порога, Нина сбросила туфли, которые порядком надавили ей ноги, поменяла платье на лёгкий домашний халат и, подойдя к чайнику, включила его.

— Чо делать-то? А? Что ты молчишь? Как с этой свадьбой быть? Ни в какую она, заладила: у нас будем гулять — и всё.

— Но у них же изба бравая, большая. Да и пусть у них. Мы свой вклад внесём, вина купим, мяса привезём, чо там ещё полагается? Платье невесте, кольца? — попытался примирить жену с ситуацией Николай. — Зал у нас крошечный, даже если кровать вынесем, там два стола всего и вместится. Может, оно и лучше будет, если всё-таки у них?

— Ни-ког-да! Тогда свадьбы не будет!

— Ну што ты удумала? Вы, две дурочки, ладу дать не можете, а дети окажутся виноватые! Голову тебе проверить надо, — психанул и Николай.

Нина, взявшая буханку, чтобы нарезать его в тарелку, окончательно выйдя из себя, вдруг запустила в него этим хлебом:

— Трус!

— Хлеб-то! Хлеб при чём? — даже задохнулся Николай. Вспомнилось, как берегли с дедом каждый кусочек. — Дура, тебя б дед за это так вожжами отхлестал, на всю жизнь бы запомнила. — Нагнулся, поднял хлеб, бережно обмахнув рукой, положил на стол.

Жена обессиленно рухнула на стул и заревела. Потом ушла в зал, легла на кровать и утихла.

Выкатив за ворота старенький «Урал», Николай поехал к конторе. Заделье было: нужно было договориться о времени поездки на участок утром следующего дня. Да и насчёт мяса к свадьбе переговорить там же с кладовщиком и начальником участка.

Вернулся через часок. За разговорами с мужиками, шутками о предстоящей свадьбе обзабылся о семейных распрях и, распахнувши ворота, въехал на середину двора с привычной улыбкой.

Заглушив мотоцикл, подался в дом и неожиданно услышал всхлипывания жены. Она сидела на высоком пороге дома. Закутав руку, как ребёнка, прижала её к груди и, баюкая, причитала:

— Чо делаетца-то? Чо делаетца…

— Што случилось? Обварилась? А? — бросился к ней Николай.

— Я вроде руку сломала, Колька-аа-а, — ещё горше заревела она.

Перепугавшись, Николай присел возле неё, аккуратно распеленал руку. Так и есть: неестественный изгиб и отёк руки ниже локтя не оставляли сомнений: рука сломана.

— Как же тебя, Нин, угораздило? — расстроился он. Жалко её было, дурёху. Сама себя довела с этой свадьбой до беспамятства.

— Как, как… На ровном месте запнулась на кухне, Бог твой меня, видать, наказал.

— Чо он мой-то? — Оба они знали, что бабкина икона висела в доме больше для порядка, как положено.

— Да об половичок возле стола зацепилась тапком и улетела через табуретку, вон туда, куда хлеб-то улетел. Реву сейчас и думаю, неужто Бог сразу и наказание придумал? А? — Она с таким испугом посмотрела на мужа, что у того душа зашлась:

— Да не придумывай ты, дурочка моя. Просто ты на нервах. Не заметила этот половик, будь он неладен. — Осердившись, схватил половичок, открыл двери и швырком выбросил его через сени прямо в ограду.

— Все мысли у тебя об этой свадьбе, вот и проглядела. Собери мало-мальски манатки[2]. Поедем в больницу. Можа, загипсуют и отпустят, а может, и положут. Или покажи, где чо достать, я сам соберу, — спохватился он.

Через полчаса уже ехали в больницу. Жена стонала, когда машину трясло, и Николай старался ехать как можно спокойнее. Как он и предполагал, в больнице одним посещением не обошлось.

После рентгеновского снимка и осмотра хирургом Нину положили в стационар. Он помог разместиться, занес сумку с вещами, и неловко помогал ей прилечь и укрыться.

— Чо теперь со свадьбой-то? — всхлипнула она, морщась от боли.

— «Чо-чо!» Стряпать будешь с одной рукой да столы накрывать, — прервал он. — Далась тебе эта свадьба.

Через недельку Нину выписали домой с уродливым гипсом, захватывающим и плечо, и локоть, и полторса. Не понравилась она Николаю. Странная какая-то стала. Глаза бегают, смотрит подозрительно на всех.

Ещё в машине дотошно стала расспрашивать, что о них говорят люди.

— Кто мы такие, чтобы о нас говорить? — удивился он.

Добравшись до дома, занёс вещи, усадил Нину за стол, в надежде, что, попив чаю с родного колодца, очутившись в своих стенах, станет она прежней. Пусть даже и ворчливой — он привык. Только бы не было этого странного выражения глаз, которыми она вглядывалась в него, в окна, в зеркало у порога. Но Нину не отпускало.

Она долго подозрительно всматривалась в хлеб на столе, потом отодвинула его в сторону и заговорщицки прошептала:

— Ножик возьми и порежь сам. Мне нельзя.

— Понятно дело, неловко одной рукой. Я не сообразил, — схватился он за нож и хлеб.

— Не-е-е, ты не понял, — опустила она голову и заплакала. — Это из-за того хлеба…

— Нина! Не пугай меня! У тебя просто сломана рука! Что с тобой? — всполошился он, жалея, что не посоветовался с врачами сразу, в больнице. Видел ведь её глаза, незнакомые, будто внутрь себя смотрела. Может, какие лекарства от нервов бы дали.

Нина замолчала, утихла. А потом порывисто, как ребёнок, ещё раз всхлипнула.

— Брякнула не подумавши, не городи лишнего. Мнительная ты стала с этой свадьбой, честное слово! Выпей чайку и приляг, отдохни. Хорошо? А я пойду корову подою, задержался, покуда ездили с тобой.

Пока жена лежала в больнице, доить пришлось, конечно, ему. Большого ума не надо, с детства матери помогал, да и тут порой приходилось, когда Нине некогда было. Взяв с вешалки старый халат, вышел на веранду. Прихватив подойник, пошёл в стайку, где уже требовательно подавала голос Чайка. Укрыл колени халатом,