Книга Дракон цвета крови - Галина Дмитриевна Гончарова

попробовала поднять голову.

– Жива! – выдохнул подозрительно знакомый голос.

Щелк – память.

Мариса Лиез, разумеется, эсса.

– Я же говорил. – Второй голос. И снова память – щелк.

В любом коллективе есть такие существа, которые самоутверждаются за чужой счет. Не отравил никому жизнь – день прожит зря.

Это есть в садике, школе, институте, на работе… лучший метод борьбы – перевести ваши отношения в силовую плоскость. То есть ввалить негодяю так, чтобы он собирал выбитые зубы сломанными пальцами. Но это было хорошо для меня.

Которую, кстати, тоже воспитывал отец. Только мой был военным. Девочек воспитывает отец, а учит мать. Мальчиков воспитывает мать, а учит отец. Поговорка такая.

А тут…

Девочка и глаза-то поднять боялась лишний раз, не то что огрызнуться или пнуть негодяя. Идеальная жертва.

Одетая по моде сорокалетней давности, воспитанная как для монастыря, шепчущая что-то на занятиях и глаз не смеющая поднять от избытка стеснительности. Находка для подонка.

Подонок в данном случае – Матиас Лиез. И девочка его боялась до истерики. Она голову поднять не могла, шевельнуться боялась, чтобы не стать мишенью для очередных насмешек или издевательств.

Потому у меня все внутри и сжимается…

Надо эту ситуацию исправить. Погоди, Матиас, ты еще научишься при моем появлении отползать в уголок, прикидываться ветошкой и молиться, чтобы пронесло. А еще заикаться и писаться. Слово Змеи Особо Ядовитой.

Данный тролль, кстати, родной младший брат Марисы. Девушки с визгливым голосом. Понятно, она его опекает, как может. А меня… меня и защитить некому. На меня всем наплевать.

То есть Каэтану травили все, кому не лень было рот открыть. Что ж, пришла пора изменить эту ситуацию в корне. Я кое-как оторвала голову от пола и оскалилась милой улыбкой Зоечки-Заечки.

Это друзья меня зовут Зайкой. А для врагов у меня другое имя.

Змея Особо Ядовитая.

И сейчас я накапливала яд на клыках.

– Ты жива? Так вставай давай, что разлеглась? – потребовала Мариса. Еще и ногой меня подтолкнула. Ну, все.

Ты попала, зараза.

Щелк – память вернула еще один кусочек.

Матиас, эта тварь, стащила у Каэтаны нижнее белье. Трагедия?

Смотря кому.

Я бы посоветовала ему носить и менять ориентацию. Но Каэтана? Малолетка, воспитанная в строгих правилах? Этот гаденыш пообещал ей, что вывесит ее белье на флагштоке. А если она не хочет, пусть приходит ночью в Знаменную башню и снимает свое бельишко сама. А то к утру его все увидят.

Знаменная башня, ага. Названа так потому, что на ее вершине гордо реет знамя академии. Больше всего она напоминает колокольню. Да и нет там ничего, кроме часов, колокола и знамени.

И лестницы.

Крутой. Угловатой.

Понятно, ночью дурочка Каэ помчалась за своим бельишком… Дрожа, шарахаясь от каждого куста, дергаясь и переживая. А этот недоумок еще напугал ее на лестнице…

Конечно, девчонка споткнулась. И покатилась вниз по ступенькам.

Надо полагать, она свернула шею и попала к Даннаре.

А я вот… я – в ее тело.

И теперь у местных шутников возникнут большие проблемы. Капитальные.

– Зачем? – лениво поинтересовалась я. – Не-не, я до утра полежу. А вдруг у меня переломы? Или еще какие-то травмы? А утром найдут меня, расспросят, записочку прочитают, которую твой братик мне подсунул. Ну и разберутся как положено.

Мариса побледнела.

– Ты…

– Я, конечно. Знаешь, что он мне написал?

Поскольку Матиас был дураком и подонком, который самоутверждался за счет Каэтаны и не ждал от нее подвоха, он и написал все открытым текстом.

Мол, придешь в башню – отдам белье. Нет – всем его покажу.

Х-ха!

И записочка у меня лежит… как я люблю компроматы! Буллинг, троллинг… вы знаете, что делают с пойманными троллями? Правильно, тащат на лабораторный стол для препарирования и тщательного изучения. А потом – разделка и баночка со спиртом.

– Да кто тебе поверит? – вякнул Матиас.

– Мне? Твоему почерку поверят, твоим чернилам из грасальских орешков и золотой пыли, о которых ты всем уши прожужжал, да и следы остались наверняка. У тебя ума не хватит их убрать, – припечатала я. – Записочка у меня в надежном месте лежит, я ее завтра ректору предъявлю и плакать буду. Горько-горько. Так что… пеняй на себя. Что у нас за такие шуточки в Уставе прописано? Исключение? Или сразу под суд? За покушение на убийство… это же ты меня напугал? Вот, считай, лишение дворянства. А то, может, и тюрьма. Не казнят, я жива осталась. Но ты еще будешь мечтать о плахе.

Мариса зашипела словно гадюка.

– Да я тебя…

– Это если ты за братцем не полетишь летягой, – ехидно отозвалась я. – Кто ж поверит, что у него ума хватило на такую подлость! А вот если ты подсказала… я намекну, что эс Морено обратил внимание на меня, и все поймут.

Скрежет зубовный стал для меня настоящей симфонией.

Оба Лиеза скрежетали зубками, понимая, что попали. И поделать со мной ничего не смогут.

Тащить меня за руки, за ноги? А я еще и орать могу, и отбиваться. И до рассвета не так чтобы далеко. Каэтана полночи по комнате металась, этот полудурок чуть не ушел спать. Но желание поиздеваться было сильнее желания выспаться.

Козел!

Надеюсь, сестричка шкуру с него сдерет. Шпильками. А если она не справится, я помогу.

– Чего ты хочешь? – сдалась сестричка.

Ага, вопрос на миллион. Чего я хочу?

Память Каэтаны послушно зашевелилась, и я насмешливо ухмыльнулась.

– Хочу. Обязательство. На пять тысяч золотом.

– ЧТО?!

– А ты думала… сейчас этот придурок мчится в свою комнату и там пишет его по всей форме. И приносит сюда. Это будет моей гарантией безопасности. Заверенная бумага у него есть?

– Нет, – соврал Матиас.

– Значит, сначала к сестре, за бумагой, а потом сюда. Жаль, времени уже немного осталось.

– У меня столько нет! – Матиас топнул ногой.

– Шесть тысяч, – равнодушно ответила я. Род Лиез, в отличие от нас, богат. – Сегодня ты сделал глупость, и за нее придется платить.

– Ты понимаешь, замарашка…

– Понимаю. До рассвета часа два? Семь тысяч.

Дошло. Долетело! Что каждый вяк и хрюк увеличивает сумму и что снисхождения не будет. А если история получит огласку… Мне тоже достанется. Но Матиас и Мариса вылетят обязательно.

И парень, развернувшись, помчался к зданию мужского общежития. Мы остались с Марисой.

Я села прямо на каменную плитку, пошевелила головой, руками, прислушалась к телу.

Телу!

Да разве ж это тело?

Это сопли в киселе! Вермишель переваренная! Глиста недобитая!

Вот у меня раньше было! И пресс, и попка орешком, и мышцы прокачаны… я