Книга Житие Бориса Завгороднего - Евгений Юрьевич Лукин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Говорят, если стратегический бомбардировщик, будучи подбит, врежется в землю, то взорвётся в нём всё за исключением ядерной бомбы, поскольку состоит она в основном из предохранителей (прошу понять меня правильно). Вот и Страна Советов тоже состояла из ограничений и предосторожностей. Это была чертовски сложная, отработанная десятилетиями система, но, как я уже упоминал, совершенно беспомощная против Бориса Завгороднего.
Вот, скажем, запало ему в голову издать брошюру библиографии современной советской фантастики. Дело благое и ни в коем случае не антикоммунистическое. И тем не менее для того, чтобы его совершить, вам, частному лицу, пришлось бы добиться чёртову уйму разрешений на всех уровнях, согласовать их перекрёстным и квадратно-гнездовым способом, заручиться благоволением партийного руководства области, выбраться из-под оползня доносов, художественно выполненных членами Союза писателей… ну и так далее.
Борис Завгородний действовал проще. Он шёл прямиком в типографию совал трёшку наборщику, трёшку печатнику, трёшку переплётчику — и вскоре библиографическая брошюрка (с обложкой в три цвета!) рассылалась во все города.
— Дедушка! Но ведь придут злые дяденьки!
— Так они и пришли, внучок…
* * *
Стряслось это в 1984-м году, когда до руководства дошло наконец, что на территории Советского Союза сама собой возникла независимая информационная сеть, трудноуловимая и довольно-таки эффективная. Клубы любителей фантастики объединились в так называемое «Великое кольцо» и бесперебойно обменивались новостями — с помощью писем и телефонных звонков. Пусть они даже и находились под крылышком комсомола — сведениями, согласитесь, можно обмениваться и под крылышком!
И если бы это творилось лишь внутри страны! В Волгограде, представьте, обнаружился канал, по которому информация не только беспрепятственно утекала за рубеж, но и точно так же беспрепятственно втекала из-за рубежа.
Переполох был настолько велик, что породил документ, именуемый Запиской отдела пропаганды ЦК КПСС «О серьёзных недостатках в деятельности клубов любителей фантастики». Текст давно рассекречен, и, перечитывая его сегодня, нельзя не заподозрить, что кое-кто в верхах страстно желал разделаться не столько с движением, сколько с Борисом Завгородним лично. Вот, пожалуйста: «У руководства некоторых клубов стоят люди, не имеющие ни соответствующих знаний, ни правильной политико-идеологической ориентации».
Ясно ведь, в чей огород камушек!
Говорят, кое-какие КЛФ убереглись, но это исключительно потому, что председателями их были кто угодно, только не Завгородний.
В этом смысле Нижнему Поволжью не повезло (или повезло, не знаю).
Дело показалось настолько серьёзным, что в городе-герое созвали бюро обкома. А Первым секретарём был к нам назначен тогда Владимир Ильич Калашников, грандиозный мужчина, с бровями, как два бурелома, страстно желавший окультурить скудную волгоградскую почву и добиться пристойных урожаев. А тут, нате вам, созывают бюро по поводу хрен знает чего!
Первое лицо области сидело на собрании, недоумённо насупив брови и пытаясь вникнуть в происходящий сюр. А с высокой трибуны взахлёб перечислялись лица, коих следовало бы выдворить из города за преступную связь с фантастической литературой.
— …и прикидывающийся выходцем из рабочего класса Борис Завгородний! — доносилось с высокой трибуны.
Наконец, не выдержав, Владимир Ильич раздражённо осведомился вполголоса:
— А вот Азимов… это кто?
— Диссидент… — услужливо шепнули ему.
Бог его знает, откуда это всё стало известно в городе, да ещё и в таких подробностях. Вообще-то материалы бюро обкома разглашению не подлежат. И вот тем не менее…
На самом деле результаты были печальны: многие милейшие люди из Общества книголюбов, обкома ВЛКСМ и Комитета по печати были вышиблены — кто из партии, кто с работы. И лишь один человек остался невредим посреди могучего урагана — бывший слесарь Центрального рынка, а ныне рабочий алюминиевого завода Борис Завгородний.
Каким образом он успел к тому времени попасть на алюминьку?
Это отдельный апокриф.
* * *
Операция по вербовке была запланирована КГБ давно — возможно, сразу же после отправки первого письма Рэю Брэдбери. Кандидат на роль агента, честно говоря, напрашивался сам. Прикиньте: председатель клуба, обширные связи в стране и за рубежом, глубоко пущенные корни в теневой книжной торговле, вдобавок пролетарское происхождение…
Но, если вдуматься, дурь полосатая!
Во-первых, какой смысл вербовать, если оригиналы писем вместе с переводами на английский так и так лягут на стол сотрудника госбезопасности?
Во-вторых, это кем надо быть, чтобы углядеть в Завгороднем Штирлица?
Создаётся впечатление, что таинственному Борису Ивановичу просто захотелось подрасти по службе.
Предложение вербуемый принял с восторгом. Как выяснилось, он с детства мечтал стать секретным агентом. Тем более что его хмурый темнолицый тёзка намекнул на возможность загранкомандировок.
Между прочим, весьма больной вопрос. Зарубежные фэны ежегодно организовывали в каком-либо культурном центре Европы сонмище, именуемое Евроконом, и каждый раз приглашали легендарного Бориса Завгороднего, о котором столько слышали, столько читали — и жаждали узреть воочию.
Приглашение поступало в самые верха, откуда спускалось в Волгоградский обком комсомола, а вот до самогό приглашённого, увы, не доходило. Обком вежливо извещал Европу, что, к сожалению, Борис Завгородний в данный момент занят, и поэтому не могли бы вы принять в качестве замены, скажем, второго секретаря нашей организации?
Словом, на предложение стать осведомителем КГБ вербуемый ответил согласием. Поставил всего одно условие: псевдоним он себе выберет сам.
— И какой же? — полюбопытствовал заинтригованный Борис Иванович.
— Вага.
— Почему Вага?
— А это любимый мой герой Стругацких. Вага Колесо.
В доказательство Борис Завгородний расстегнул джинсу, задрал батник — и, действительно, под левым соском обнаружилась татуировка: «Вага».
Капитану КГБ (а именно такое звание носил Борис Иванович) невольно пришлось принять задумчивый и даже сочувственный вид. Лицо его, кстати, имело несколько полинезийские очертания и, как уже упоминалось, было сильно смуглым. Такое впечатление, что первоначально капитана собирались внедрить куда-нибудь в Гонолулу, да вот как-то не сложилось. Зато он, сами видите, пригодился в качестве куратора по культуре в Нижнем Поволжье.
— Тогда один совет, — промолвил Борис Иванович. — Слесарь — это, конечно, великолепно. Это звучит гордо. А вот рынок… Как-то он, знаете, не слишком соответствует легенде. Что если вам перебраться на более серьёзное предприятие? На алюминиевый, скажем…
То ли предвидел он разгром клуба, то ли просто подстраховался, но тёзку от грядущих преследований уберёг. Ну, сами подумайте, что можно сделать с тружеником алюминиевого завода? Куда бы вы его ни загнали, он от этого только выиграет.
Вдобавок алюминиевая пыль, оседающая на ресницах и практически несмываемая, довела цыганистую красоту Бориса до уровня убийственной. Дамы — млели и падали.
— Я ей про Азимова, а она уже трусы сняла! — жаловался он.
* * *
Чувствуя прилив сил, Завгородний вернулся домой и немедленно сел строчить донос на великого Александра Казанцева. А сё? Долг — он
