Книга Горное безумие. Биография Скотта Фишера - Роберт Биркби

планировал альпинистскую поездку в Советский Союз и получил приглашение поработать несколько недель на коммерческом судне в Беринговом море. У него также имелись планы относительно компании, организующей приключенческие путешествия. «Мы возим клиентов в любую точку мира, куда захотят, – сказал Скотт, доставая еще крабов. – Она называется “Горное безумие”».

Мои приключения были более «горизонтальными», в основном длительные велосипедные поездки и долгие походы. Пока на столе росла груда крабовых панцирей и открывалась очередная бутылка вина, я рассказывал о своих занятиях, в том числе, как летом возглавлял бригады по оборудованию троп в горах на севере штата Нью-Мексико, и об Аппалачской тропе, по которой в одиночку прошел более 3200 километров от Мэна до Джорджии. Скотта заинтересовал рассказ о прокладке троп, но с особым интересом он слушал о путешествии по Аппалачам, расспрашивая о продолжительности похода и о самодисциплине, позволяющей не прерывать поход, длившийся более пяти месяцев. Но, даже рассказывая об этом, я не мог отделаться от мысли, что осторожность в моих странствиях была столь же большой, сколь беспечность, с которой Скотт, казалось, подходил к альпинизму.

Под вечер Скотт предложил нам всем вместе подняться на гору Олимп – самую высокую вершину в Олимпийском национальном парке на западе штата Вашингтон. «Прогулка на пару дней», – сказал он. Джинни и Кэрол напомнили, что работают в пятидневном графике и вряд ли смогут принять участие. Однако я бросил карьеру преподавателя в Миссури ради похода по Аппалачской тропе, а затем переехал в Сиэтл, чтобы попробовать себя в писательстве. Так что мой календарь был свободен почти так же, как у человека, решившего заняться альпинизмом.

Я признался, что, хотя спокойно путешествую по ненаселенной местности, серьезное восхождение будет в новинку. Мне нравилось подниматься в горы, когда тропа ведет до самой вершины, а мысль, чтобы отправиться туда, где без веревок и ледорубов не обойтись, заставляла нервничать. Но Скотт отмахнулся от этих опасений. «Не волнуйся, у нас все получится», – сказал он, и я почему-то сразу почувствовал, что так и будет.

Через несколько дней ранним утром солнечные лучи, пробивающиеся сквозь ветви пихт и кедров, скользили по поцарапанному ветровому стеклу ржавого бордового «доджа» Скотта. Мы мчались по узкому шоссе, огибающему вершину полуострова Олимпик, и стрелка спидометра преодолевала отметку в 120. «Это его собственные единицы измерения, а не километры в час, – кричал Скотт, перекрывая вой двигателя и голос Джони Митчелл, пробивающийся сквозь помехи стереосистемы, давно перешедшей в моно, – но, когда поддашь газу, машина действительно едет!»

Скотт хлопал по рулю в такт музыке и раскачивался, как бы подгоняя автомобиль вперед. Я снабжал его горячим кофе со сливками, наливая его из помятого металлического термоса, который катался по полу у заднего сиденья. Стаканчик с кофе полностью скрывался в руке Скотта. «Этот “додж” собран из запчастей пары других таких же “доджей”, – сказал Скотт. – У меня была такая машина на Аляске, когда водил группы в горные походы и немного занимался коммерческим выловом рыбы». Он взглянул на меня и рассмеялся:

– Не знаю, где сейчас тот автомобиль, но вот этот производит масло.

– Что он делает? – спросил я, не уверенный, что правильно расслышал сказанное.

– Каждый раз, когда достаю щуп, масла становится больше.

– Серьезно?

– Я тоже не понимаю, что там происходит, но на такое грех жаловаться, – сказал Скотт.

Мы выехали еще до рассвета, перебрались через залив Пьюджет-Саунд на пароме, затем на хорошей скорости въехали в лес, который по мере приближения к Тихому океану становился все гуще. Деревья были такими огромными, что казалось, будто едешь в темно-зеленом тоннеле. Добравшись до стоянки в начале маршрута в глубине тропического леса Хох, мы достали из багажника рюкзаки и упаковали в них палатку, спальники и другое снаряжение, хорошо знакомое мне по долгим походам. Но сегодня в багаже имелось и кое-что новое: ледобуры, обвязки, кошки и моток альпинистской веревки, которую прихватил Скотт. Надев рюкзаки и отрегулировав ремни так, чтобы основной вес приходился на бедра, мы стали подниматься по тропе. Первые несколько километров пути среди огромных папоротников и стволов поваленных деревьев высота набиралась плавно, поэтому можно было поговорить.

Скотт рассказывал о своем детстве в Нью-Джерси. Он играл в футбол, время от времени попадал в те или иные подростковые неприятности и не понимал, чем будет заниматься, пока однажды не увидел по телевизору передачу о восхождениях в горах Вайоминга. «Это было то, что нужно, – сказал он. – Я сразу понял, что это мое». Именно тогда он стал учиться скалолазанию и альпинизму, начал ездить в экспедиции и с тех пор не прекращал заниматься восхождениями. Я спросил, как ему удается сочетать свободный образ жизни со стандартной пятидневкой жены. Этот вопрос не давал мне покоя: стремление исчезать в глуши на несколько недель или месяцев кряду и при этом строить отношения с женщиной, которая не только привязана к корпоративному миру, но и стремится завести семью – вещи, похоже, несовместимые. «Джинни знает, что я альпинист и всегда им буду, – ответил Скотт. – Мы обсуждали это еще до свадьбы».

Мы остановились передохнуть, и я ослабил натяжение лямок рюкзака. Скотт протянул мне горсть изюма и орехов, и я спросил, что именно в лазании так привлекает его. «Я стараюсь делать это красиво, – ответил он. – Чувство, когда все делаешь правильно, – это мне нравится. Оно ничуть не хуже достижения вершины». Он описал горы как своего рода сцену, на которой можно оттачивать мастерство движений, даже если зритель только небо. Фраза звучала как заранее отрепетированная, и подумалось, что Скотт давал это объяснение довольно часто, чтобы донести до слушателя именно то, что он хотел сказать, и именно в таком ключе.

– Некоторые видят то, что я делаю в горах, и говорят: «Конечно, ты можешь так, ведь ты такой сильный». Допустим, но они не понимают, сколько усилий нужно приложить. Надо еще и соображать хорошо, чтобы разум не загонял тело. Нельзя давать себе невыполнимых заданий.

Мы пошли дальше.

– А такое бывало у тебя? – спросил я.

– Пообещать что-то себе и не смочь выполнить?

Скотт задумался ненадолго, а затем вместо ответа рассказал, как провалился в ледниковую трещину на горе в Вайоминге. Он летел вниз, ударялся о холодные мокрые стены трещины, пока наконец падение не остановила каменная полка, на которую он рухнул, вывихнув плечо. «Говорили, что это безопасный ледник, без трещин, поэтому я шел не в связке, что, конечно, было очень глупо, – сказал он. – Мои товарищи подобрались к краю трещины и стали всматриваться вглубь, пытаясь понять, жив ли я. А я