Книга Я буду Будда - Герман Канабеев

и время от времени уходить в темный ретрит.

Но пока не добрался до Тибета, я много дрочил и все-таки начал писать книгу. Конечно, о любви. В блокноте написал – «Глава 1» и первое предложение – «У нее были огромные голубые глаза». Больше ничего придумать не получалось. У кого конкретно огромные голубые глаза, я пока был не в курсе. Как и не был в курсе, что начинать книгу с такого убойного шаблона тот еще пиздец. Названия у будущей книги не было. Как я решил, оно должно ко мне прийти ближе к концу.

Решено, что в книге будет триста страниц, а качество текста, идеи и сюжета будет таким, что за ней выстроятся в очередь все существующие издательства. Потом мне дадут премию в миллион долларов, поставят памятник в полный рост, а бабы будут срывать с себя трусы только при упоминании моей фамилии. И, конечно, квартира в Лаврушинском переулке. В Доме писателей, где я обязательно буду жить и куда буду возвращаться из Тибета. Просветленный и замечательный.

Глава 11

Я не замечал, что пришел апрель, пока сосульки на крыше не доросли до моего окна и не стали сводить с ума капелью по карнизу.

В книге появилось еще одно предложение – «Я тонул в этих глазах и не знал, что мне делать». На самом деле, прекрасно знал. Посмотреть бы на эти глаза сверху, когда их обладательница стоит на коленях с залитым спермой лицом. Но разве можно так писать в книге про любовь? Поэтому я тонул и не знал, что делать.

Деньги закончились. Пару дней я еще как-то выживал, собирая окурки возле подъезда, потому что покурить для меня важнее, чем поесть, а потом нашел оставленный кем-то на скамейке журнал «Работа&Зарплата» и начал искать работу.

Я позвонил по объявлению на вакансию «бармен» и записался на собеседование.

Убитый плейер Panasonic диски уже не читал, но радио еще работало. Я шел к метро, а в ушах звучала популярная тогда на «Нашем радио» песня Smile группы «Сети». Вот это вот – день через день работа догоняет меня, год через год девушки бросают меня.

Смайл, мазефак, смайл, я иду по дороге, и ботинок не жаль. Смайл, мазефак, смайл, по знакомой дороге или в ад, или в рай.

Кажется, больше ничего толкового они и не спели.

В город еще не пришло настоящее весеннее тепло, но солнце уже старалось вовсю. С некоторых девушек оно сорвало пуховики, джинсы и шапки, и теперь девочки беззащитные и весенние спешили по тротуарам.

Я нырнул в метро. Радио заглохло, и мне показалось, что и весна там, наверху, была всего лишь галлюцинацией. «Всегда хорошая погода» – прочитал на рекламном щите, спускаясь по эскалатору.

Глава 12

Ресторан, в который я хотел устроиться, назывался «Амстердам» и находился в самом центре Москвы, в Гостином дворе.

Заведение еще не открылось. В залах заканчивалась отделка. На кухню и в бар устанавливали оборудование.

– Когда можете приступить к работе? – спросил меня бар-менеджер с педиковатой внешностью и бегающими, словно он что-то спиздил пару минут назад, глазами.

– Завтра, – ответил я.

– Хорошо, зайди в бар, там твой напарник помогает кофемашину установить, Андрей Ниподатенко. Обменяйтесь телефонами, завтра обоих жду в десять.

Напарник оказался лет на десять старше меня. Я удивился, что в таком возрасте еще можно устроиться барменом. Почти во всех объявлениях, включая то, по которому я сюда пришел, указывали до двадцати пяти лет. И если у меня было еще три года до этого возраста, Андрею явно было за тридцать.

– Ян, – я протянул руку.

– Андрей, – он пожал мою руку в ответ.

Мы вышли на улицу. В припаркованной у входа машине водитель внимательно слушал радио. «Взрыв бомбы на центральном рынке во Владикавказе. Десять человек погибли, сорок ранены», – сказали по радио и включили песню «Сплина» «Выхода нет».

– Помянем? – предложил я Андрею.

– Помянем, – ответил он.

Мы купили в магазине неподалеку бутылку водки, бутылку колы, пластиковые стаканчики и пошли на Красную площадь.

Андрей пил молча и не запивал. Мне казалось, что он слишком близко к сердцу принял теракт.

Может, так еще казалось из-за его не очень дружелюбной внешности. Сломанный боксерский нос. Глубоко посаженные глаза, мощные брови и тонкие губы. Коротко стриженный под машинку. Высокий, но сутулый. Походка такая, словно он в любой момент готов на кого-нибудь броситься. Не самая лучшая внешность для бармена.

Я решил, что обязательно включу в свою книгу героя с его внешностью.

Глава 13

Любимой фразой Андрея была – четвертый десяток дураку. Он вворачивал ее каждый раз, когда делал что-нибудь такое, что, по его мнению, не должен делать серьезный мужчина в его возрасте. Когда спускал последние деньги в игровых автоматах и на смену приходил раздавленный и с жутким похмельем, говорил: четвертый десяток дураку. Когда трахал менеджера по персоналу Юлю и мучился совестью за измену жене, говорил: четвертый десяток дураку. Когда натирал барную стойку, полировал бокалы, вдруг мог зависнуть, задуматься, оглядеть с тоской бар и сказать: четвертый десяток дураку.

Я не понимал его самобичевания, пока однажды Андрей не сказал:

– Вот как я мог так просрать свою жизнь, Ян, а?

– Все так плохо? – спросил я.

– Четвертый десяток дураку, а я барменом работаю. Нормальные люди в этом возрасте уже директорами ресторанов становятся. Дочь родил, да, живет с первой женой и другого мужика называет папой. Она даже не знает, что он не родной, понимаешь?

Что я тогда понимал в этом?

– Не очень, если честно, – ответил я.

– Четвертый десяток дураку, – сказал Андрей и достал из холодильника в баре бутылку водки, – будешь?

– Я водку как-то не очень.

– Пей вискарь.

Альтернативы не пить, видимо, просто не существовало.

– За что пьем? – Я налил в рокс грамм сто Black Label и добавил: – Или против чего?

– День рождения Виктора Робертовича сегодня.

– Цой?

– Он, – сказал Андрей. – Лучше бы я, как он, под автобус попал лет в двадцать восемь. Четвертый десяток дураку.

Глава 14

В Москве конец июня. Город уже вовсю дышит зеленью деревьев. В воздухе пахнет надеждами и женскими духами.

Андрея жена выгнала из дома. Как я понял, несанкционированный анал стал последний каплей в их и так не очень крепкой семье. Мало того, что он промахнулся, Андрей еще и не остановился. Он придавил ее всей массой к кровати и не отпустил, пока не закончил. Он говорил, что она не очень-то и сопротивлялась,