Книга Александр Беляев как незаметный герой и простой мастер сюжета - Александр Владимирович Бурьяк
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— А правда, что немцы не дали вам с матерью даже похоронить Александра Романовича?
— Папа умер 6 января 1942 года. Мама пошла в городскую управу, и там выяснилось, что в городе осталась всего одна лошадь, и нужно ждать очереди. Гроб с телом отца поставили в пустой квартире по соседству. Многих людей в то время просто засыпали землей в общих рвах, за отдельную же могилу нужно было платить. Мама отнесла могильщику какие-то вещи, и тот побожился, что похоронит отца по-людски. Гроб с телом положили в склеп на Казанском кладбище и должны были похоронить с наступлением первого тепла. Увы, 5 февраля меня, маму и бабушку угнали в плен, так что хоронили папу уже без нас.
* * *
Последние мазки на портрет. Из статьи «Светлана Беляева: „Мама научила папу заново ходить“» (сайт smena.ru, 16.03.2004, беседовал Максим Дынников):
«Много-много лет мы жили в общежитиях, по 8 — 12 человек в комнате. Я вела дневники с войны, они сохранились. В них есть запись: „Невозможно побыть наедине с собой“.»
«Отец не был хозяином в доме, я ни разу в жизни не видела, чтобы он хоть один гвоздь забил.»
«Отец очень любил переезжать. (...) Бывало, живет в одной квартире, вдруг услышал — сдается другая, хорошая, — раз, и Александр Романович переехал.» «Мама с бабушкой чуть не плакали. А ему как-то было все равно. Я подсчитала, что до папиной смерти в 1942 году я переезжала пять раз.»
«Про маму Светлана Александровна вспоминает очень тепло: — Они с папой познакомились в Ялте. Он приехал туда уже больной туберкулезом. У него отнялись ноги. А когда гипс сняли и ему сделали корсет, мама учила его заново ходить. Мама вообще героическая женщина была. Еще до замужества она знала, что у папы туберкулез. И после дежурила рядом с его кроватью во время обострений, когда его опять и опять клали в гипс.»
«Но он никогда не капризничал. Принимал болезнь как данность, хотя и был по натуре очень живым и подвижным. Когда писал в гипсе, ставил себе на грудь фанерку. Или же диктовал роман маме, которая сидела за пишущей машинкой. Черновиков не делал, просто лежал и говорил уверенным голосом, как по писаному. Так он наговорил свой последний роман „Ариэль“.»
«По словам дочери, Беляев до самой оккупации не верил, что немцы придут в Пушкин. А умер по совершенно объяснимой причине — от голода. А не от мистической вражеской руки. И не потому, что замыслил таинственный роман о Янтарной комнате.
— Это же абсурд, — утверждает дочь писателя. — В оккупации никто ни к кому не ходил, кто мог знать-то? Весь наш дом был пустой, одни мы оставались. Немцы, те, что пришли в Пушкин, русских классиков — Пушкина, Гоголя — не читали, не говоря уже о писателе-фантасте Беляеве, который и на немецкий в то время не переводился.»
«— Кто его последний видел и слышал?
— Мама. Она говорила, что отец бредил о музыке, нотах. А незадолго до смерти он сказал: „Не надо пышных похорон. Я — журналист, так что вы меня просто заверните в газету и похороните“.
Могильщик пообещал семье, что похоронит Александра Беляева одного. Но потом выяснилось, что он не сдержал слово и похоронил писателя в общем рву. Да и памятник фантасту на Казанском кладбище поставлен не там, где на самом деле покоится его тело.»
* * *
Александр Беляев в течение всей своей творческой жизни боролся с огромными проблемами собственного физического состояния. Это были его личные проблемы: общество на них чихало. Зато оно охотно пожинало литературные плоды успехов Беляева и даже толком за них не платило (научная фантастика в межвоенном СССР считалась второсортной литературой и оплачивалась мало). Беляев — Геракл духа, тихо совершавший дома свои подвиги национального масштаба и тихо умерший, когда уже не осталось сил. За свои литературные труды он не получил ни одной награды.
* * *
Всеволод Ревич («Перекресток утопий») об Александре Беляеве:
«Литературные законы жестоки. Горе тому литератору, который решает стать профессионалом, не имея на то диплома от небесного ректората. Так, к несчастью, случилось и с Беляевым. Как личность он вызывает глубокое уважение и сочувствие. Он был образованным, душевно чутким человеком, к тому же с несладкой судьбой, всю жизнь ему приходилось бороться с тяжелым недугом — туберкулезом позвоночника. Он был предан фантастике, он действительно был первым, кто посвятил ей себя без остатка. Он был трудолюбив, и можно было бы сказать, что он успел сделать многое. Но все плюсы перечеркиваются тем непреложным фактом, что книги его бездарны, не в оскорбительном смысле слова, а в прямом — без дара, без искры Божьей. В отличие от своих адептов он чувствовал это и постоянно мучился от неумения отыскать нужные и единственные слова. Конечно, понятие „литературный талант“ не исчерпывается плетением словесных узоров; оно предполагает масштабное мышление, острокритический взгляд на окружающую действительность, глубокое проникновение в индивидуальную и общественную психологию и многое другое. Всего этого у Беляева не было.»
Ревич здесь преувеличивает и вульгаризует преуменьшает и упрощает. Линейная оценочная шкала таланта, вдобавок состоящая лишь из двух значений («да», «нет») — примитивная. Таланты даже в одной области бывают со всякими нюансами и в разной степени выраженности. Муки у Беляева были нормальные творческие. А то так можно договориться до того, что и у Маяковского не было искры Божьей («Поэзия — та же добыча радия. В грамм добыча, в год труды»). Уже освоившему писание человеку научиться вдобавок строчить цветисто — не такое уж трудное дело, а если он всё-таки не строчит, то по той же приблизительно причине, по какой не выстригает себе фигурной бородки и не повязывает богемного галстука.
Литература:
Беляева С. А. «Воспоминания об отце», ж. «Аврора», 1982, № 9.
Ляпунов Б. А. «Беляев. Критико-биографический очерк», М., 1967.
Ревич В. «Перекресток утопий. Судьбы фантастики на фоне судеб страны».
