Книга Во власти женщины - Эрленд Лу
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Она хотела пригласить двух товарищей из своей группы и подругу, которая работала на Нидар-Бергене. Ну а ты кого пригласишь? Я позвал в гости соседа по площадке. Он с радостью согласился, но сказал, что у него будет игра в керлинг и, возможно, он немного опоздает. Только его? — удивилась Марианна, она чистила зубы. Да, сказал я.
Немного времени, чтобы обдумать все накопившееся. Марианна ушла спать, а я остался сидеть в гостиной. Ее кремовый комод решительно не подходит к моей обстановке. А еще я думал о том, что само появление у меня Марианны произошло с ошеломительной неожиданностью. Все это было как-то странно и вызывало у меня неприятное ощущение недолговечности нынешнего положения. Я попытался разобраться в этом ощущении, но не пришел ни к какому результату. Так или иначе, Марианна была здесь, и комод ее был здесь, и все платья, и все ее вещи уже перемешались с моими. Вот и хорошо.
Я решил, что постараюсь-ка я влюбиться в нее без памяти. Завтра же и начну. Вряд ли это займет много времени.
Твой комод не очень сюда подходит, сказал я утром. Она не расслышала. Я повторил еще раз: послушай, твой кремовый комод не подходит к моей гостиной. Ты думаешь? — удивилась она. Да, ответил я. Тогда, может быть, купим другой, побольше? — предложила Марианна, но я объяснил, что меня смущает не размер, а цвет.
Она, напротив, считала, что цвет просто замечательный. Не подходят скорее уж стены и остальная мебель. Я смекнул, к чему она ведет, и предупредил, что собираюсь перекрасить ее комод (Марианна, я перекрашу твой комод). Она сказала: нет, даже и не думай. Об этом не может быть и речи. И предложила мне уж лучше, наоборот, перекрасить что-нибудь из моих вещей.
Ладно, сказал я и ушел.
Я отправился в бассейн и мчался как на пожар, злясь на себя за то, что позволил ей думать, будто смысл нашего разговора сводился к моему желанию или нежеланию что-то перекрасить. Сейчас она радуется, воображая себя победительницей (небось жарит себе яичницу), потому что наш разговор закончился на том, будто стоит мне что-то перекрасить, и я успокоюсь. Уж не думает ли она, черт побери, что на меня с утра пораньше нашел такой стих непременно что-нибудь перекрасить. И еще злился на себя, что я всегда пасовал, как только наш спор достигал температуры каления. И даже чуть раньше.
Знаешь, дорогая, я сыт по горло! Вот что надо было по-настоящему ответить, думал я. И несколько раз повторил про себя эту не слишком любезную фразу. Вот что мне следовало сказать ей прямо в лицо. А не вилять. В следующий раз я ей так и скажу, ничего не смягчая.
На подходе к бассейну я уже улыбался и привычно помахал вахтеру своим абонементом. Проплыл один километр.
Со мной заговорил мужчина с пупком. Я вижу, вы купили самые дорогие, сказал он, показывая на мои очки. Я кивнул и объяснил, что очень доволен очками, хотя слева они чуть-чуть пропускают воду. Он заволновался. Неужто пропускают? Пропускают, подтвердил я. Он вызвался починить мои очки; ты, мол, не беспокойся, я уже сто раз это делал. Взяв у меня очки, он стал давить на пластиковую оправу, в которую были вставлены стекла. Я нервничал и смотрел на его торчащий пупок, чтобы только не принимать участия в этой операции. Я направился было в душ, чтобы уйти подальше от греха, как вдруг раздался звук треснувшей пластмассы. Вот черт, тихо выругался мой доброхот и неожиданно объявил, что мне подсунули барахло.
Пока мы одевались, он все время убеждал меня, что я могу ни о чем не волноваться. Он немедленно купит мне новые очки. Первым долгом пойдет и купит. Не будем же мы ссориться из-за каких-то очков, сказал он.
С места в карьер мы помчались в спортивный магазин, где я недавно купил очки. Гленн (его звали Гленн) нес очки в правой руке и время от времени тоскливо на них поглядывал. Он качал головой и сетовал на царящее в мире зло и предательское несовершенство даже самых простых вещей. И постепенно до меня стало доходить, что он думает, будто я раздражен случившимся ничуть не меньше, чем он. Он шел твердым шагом, нет, мы оба шли твердым шагом. Двое решительных мужчин.
По дороге он один раз остановился у дверей банка. Между прочим, начал он, на что тебе сдались очки с ультрафиолетовой защитой? Вот именно, сказал я (однако за словом в карман не лезу). И он очень прозрачно дал понять, что на этот раз не может быть речи о покупке очков такого же типа.
Гленн подошел прямо к прилавку. Поздоровался. На сей раз вести переговоры предстояло ему. Нам не нравятся эти очки, сказал он. Совершенно не нравятся. Продавцу сразу следовало уяснить себе, что последние четверть часа своей жизни Гленн только и делал, что чувствовал, как ему не нравятся очки, и не нравятся все больше и больше, и вот сейчас они (как уже было сказано) не нравились ему совершенно. А что в них не так? — спросил продавец с явным интересом, хотя и немного капризным голоском, голоском, прямо скажем, неподходящим для окружающей обстановки (что позже позволило Гленну утверждать, будто продавец — гомик). Словом, вот этим своим голоском он спросил, что случилось с моими очками (которые, как он не сомневался, принадлежали Гленну).
Они никуда не годятся, сказал Гленн.
Не стоило применять к очкам силу. Вот и все. Конечно, необходимо регулировать расстояние между стеклами (никто не спорит), но без применения силы. А с применением чего? — спросил Гленн.
Твердо глядя на продавца, Гленн потребовал вернуть ему деньги, но продавец сказал, что это исключено. Очень даже включено, возразил Гленн. Нет, вы напрасно потратили время. Мы потратили, но не время, сказал Гленн (одержав тем самым маленькую лингвистическую победу), а я почувствовал, что он начинает мне нравиться.
Но денег нам все-таки не вернули. Откуда нам знать, что эти очки были куплены именно у нас? — спросил продавец, очень довольный, что догадался взглянуть на проблему с другой стороны.
Гленн сдался. И купил мне новые очки. Красивые, желтые, с футляром для хранения. Теперь мы квиты, сказал он и похлопал меня по плечу. Я поблагодарил его и сказал, что больше не держу на него зла. Глупо затевать ссору из-за таких пустяков. Какая еще ссора? — удивился Гленн.
Мы с Марианной провели в постели целый день.
Девять раз занимались любовью, и никто ни разу даже не вспомнил о кремовом комоде.
