Книга Целитель - 9 - Валерий Петрович Большаков

опустел.

* * *

— Миш, добавочки, может?

— Лопну, мам!

— А салатику?

— Ну, давай… Да куда ж ты столько?

— Закусывай, закусывай…

Старос, посмеиваясь, долил мне винца из графина, где оно «дышало». Густое, сладкое, хоть и терпкое… Хорошо пошло!

— В Сухуми брали, — похвастался Филипп Григорьевич, гордо приглаживая усы. — Десять рублей банка, а в ней три литра! Домашнее, прямо из подземного кувшина черпали…

— Ну, да, — хмыкнула Рита, — чего б тем горцам по сто лет не жить!

— А хачапури помнишь? — мама раскраснелась, оживленная и будто помолодевшая. Да и с чего бы ей стариться? Сорока еще нет. Вон — в зрачках блеск, на щеках ямочки…

— Wow… — закатил глаза Старос. — Нет, нет, лучше так: «Вах!»

Я рассмеялся, хмельной, да на релаксе, и тут, как назло, закурлыкал мой радиофон. Тоже «ВЭФ», как у Нади — их нам на работе выдали. А Рите на день рождения я подарил навороченную чешскую «Теслу»… О чем бишь я?

— Не отвечай! — воскликнула Рита, расшалившись. — Ну их!

— Как тебе не ай-я-яй… — пожурил я «спутницу осени серой». — М-м… Алло-о?

— Иванов беспокоит, — захолодил ухо напряженный голос генерал-лейтенанта. — Вам надо срочно подъехать, Михаил.

— Э-э… — стал я соображать. — Борис Семенович, я тут… как бы выпивши…

— Тут — это где?

— В Зеленограде…

— Тогда спускайтесь потихоньку, за вами заедут.

— Понял.

Сунув радик в куртку, натянул ее, путаясь в рукавах.

— Ты уходишь? — огорчилась Рита.

— Все равно в меня больше не влезет! — отшутился я, зашнуровывая кроссовки.

Дверь распахнулась, и в прихожую влетела Настя, словно занося с собой вихрь неясных томлений и жарких соблазнов, амурных шараханий, желаний, влечений… Девятнадцатый годик пошел малышке.

Забавно вчуже наблюдать, как хорошенькая выпускница превращается в молоденькую стерву, то надменную, то капризную красотку.

— Мишечка! Привет! — сестричка повисла на моей шее, болтая ногами. Поцеловала, и отпустила: — А ты куда собрался?

— На работу! — трагическим голосом сообщила Рита из зала. — Представляешь?

— Беги, Миша! — хихикнула Настя. — Я задержу этих алкоголиков, хулиганов, тунеядцев!

Чмокнув «стервочку» в подставленные губы, я решил утрясти съеденное с выпитым — спустился по лестнице, кружа по гулким пролетам. Витавший во мне винный дух улетучивался, замещаясь тревогой — она росла, и холодила рассудок.

Тот же день, позже

Московская область, окрестности объекта «В», п/я № 1410

«Волга» с мощным двигателем от «Чайки» легко выдавала на шоссе хоть двести в час, но бесстрастный парень в штатском, сидевший за рулем, дисциплинированно «тащился» на ста тридцати.

Не доезжая до «ящика», он и вовсе сбросил скорость. Здесь дорога загибалась плавной дугой, стелясь между могучих елей, тянущих лапы над обочиной.

— Борис Семенович сказал, что нас встретят, — неожиданно заговорил водитель, отмахивая пышный русый чуб. — Ага-а…

Впереди, у съезда на грунтовку, махал шапкой гаишник в форменной тужурке. Чубатый затормозил, и милиционер подбежал грузной трусцой.

— Метров сто! — крикнул он. — Там увидите!

«Дублерка» скатилась, шурша редкой щебенкой на склоне, и валко закачалась в травянистой колее.

— Это старая дорога к дачам, — отрывисто сообщил шофер. — Сейчас-то они у заправки съезжают…

Он смолк, выруливая на обширный лужок, спадавший к оврагу. Неподалеку замер милицейский «луноход» — обычный «уазик», только с крепким верхом, выкрашенным в канареечно-желтый цвет и обведенным синей полосой. «Волга» с парой штыревых антенн выдавала присутствие чекистов, а у травянистого обрыва ревел движком «сто тридцатый»,[2]медленно выволакивая помятый «Жигуль» — натянутый трос дрожит, а разбитый задок малолитражки пускает копотные дымки. Обмирая, я узнал Надину машину.

«Не дай бог…»

Эксперты с оперативниками занимались своими скучными, пугающими делами — расхаживали, крадучись, вороша космы жухлой прошлогодней травы, спутанной с зеленой муравой, мигали слепящими фотовспышками, а с краю всей этой неспешной кутерьмы пыжилась серая «буханка» скорой помощи.

Туда я и направился, чувствуя, что поступь не тверда. Сердце бухало, а холодок в душе смерзался в тошнотворную ледышку.

Она была здесь, Надя Темина, «молоденький няшный сотрудник». Лежала на носилках, вытянув длинные ноги. Маленькая грудь едва округляла тонкую ткань блузки, проступая набухшими сосками, но девушке не было стыдно, и она не мерзла — широко распахнутые голубые глаза недвижимо отражали небо.

— Перелом шейных позвонков, — негромко прозвучал голос Иванова, усталый и, как мне показалось, безучастный.

— Как это случилось? — шевельнул я губами, снова и снова оглядывая Надю.

Когда гибнет мужчина, с этим смиряешься — судьба такая у воинов и охотников. Но мертвая девушка — это слишком жестоко.

Рядом со мной остановился парень в овчинном полушубке, накинутом на плечи.

— Капитан Савельев, — представился он.

Стягивая тонкие резиновые перчатки, опер зачастил — уверенно, с налетом того профессионального снисхождения, что всегда бесило меня:

— Смерть наступила после полудня. Девушка ввела себе дозу морфия — следы трех недавних уколов находятся на локтевом сгибе левой руки, а шприц с отпечатками пальцев Теминой найден на коврике под водительским сиденьем. Здесь небольшой уклон, а машина не стояла на ручнике, вот и съехала задом к оврагу. Сорвалась, врезалась багажником… Темину так приложило к спинке сиденья, что она сломала шею. В общем, всё выглядит очень натурально, однако есть и странности.

Злость накаляла меня, но я сдержался, выцедив:

— Какие?

— Следы каблучков на дороге. Девушка зачем-то выходила, топталась… Причем, ее дубленка лежала на заднем сиденье. И еще, — «следак» повернулся к лесу. — Вон там обнаружены свежие отпечатки шин «Волги», и много окурков. Курили двое. Возможно, эта парочка и передала ампулы Теминой — пять штук лежало в бардачке «Жигулей», отпечатки стерты. И еще. В четверть второго неизвестный позвонил из Нижних Дубков по радиофону девушки, сообщив об аварии. Судя по всему, кто-то здесь побывал до нас, не шибко отягощенный приличиями, и спер сумочку погибшей…

— Могу добавить странностей в вашу копилку, — усмехнулся я. — Мы с женой встретили Надю в Москве после парада, и тогда ей как раз позвонили. Якобы наши особисты вызвали на работу…

— Нет! — Иванов возник в поле моего зрения. — Никто