Книга Пружина для мышеловки - Александра Маринина

И снова Любовь Васильевна расцвела от очередного приступагордости за сына и за себя саму: ее мальчик, скромный молодой человек изскромного райцентра,– и на самой Петровке служит. Это ж помыслитьневозможно! Это почти как в космос слетать, по тем-то временам. Петровка,олицетворение честности, мужества, высочайшего профессионализма, Петровка, окоторой написано столько замечательных книг, и в этих книгах каждый герой –образец для подражания. Юлиан Семенов, Аркадий Адамов, братья Вайнеры – да все,все самые лучшие советские писатели посвящают свои произведения именно им,офицерам милиции, работающим на Петровке, 38. А фильмы! Сколько прекрасныхфильмов снято об их самоотверженной и опасной работе!

– А уж когда Олег сообщил, что поступил в эту, как ее… нучто-то вроде аспирантуры, только для военных…

– В адъюнктуру,– хмуро подсказал Перхуров.

– Ну да, наверное,– кивнула Ольга ИвановнаПерхурова.– Он поступил на заочное отделение, чтобы от работы неотрываться. Любочка была уверена, что он быстро напишет диссертацию, потому чтоОлег очень способный, у него голова светлая, и учиться он умеет и любит. Ивдруг такое случилось… Ужас! Представляете, что было с Любой? Ведь весь городузнал о том, что Олег – убийца-маньяк, у нас ничего скрыть невозможно. УЛюбочки случился тяжелейший инфаркт, она так окончательно после него и невосстановилась. Ну как, как она могла привезти Олега сюда? Ей и без того досамой смерти казалось, что на нее все пальцем показывают и за спиной хихикают игадости говорят. Конечно, Петю сразу же с работы сняли, мол, человек, несумевший воспитать собственного сына, не может руководить людьми в исполкоме.Спасибо, хоть из партии не исключили, но собирались, это я точно знаю. Я в те годыбыла членом бюро райкома. У Пети после снятия с должности – инсульт. В общем,оба стали инвалидами, жили на пенсию, работать здоровье не позволяло…

– И гордыня,– снова встрял Перхуров.– Они сталиот людей прятаться, стыдно им было, что сына своего восхваляли на всех углах ивсем в пример ставили. Вот только с нами и поддерживали отношения. Я им сколькораз говорил: переезжайте в другое место, где вас никто не знает, и заберитесына туда, все-таки вместе будете.

«Моя мама как раз так и поступила»,– подумал Андрей.

– Они болели очень,– вступилась за покойных друзейОльга Ивановна.– И потом, легко сказать: переезжайте. Это если бы онибыли полны сил и могли работать, то нашли бы работу в другом городе, а так –пенсионеры, да еще с инвалидностью, кому они были нужны, чтобы им жилплощадьпредоставлять? Тогда другие времена были, не то, что сейчас. Тогда нужно былонайти обмен, а кто стал бы с ними меняться, когда дом мало того что взахолустье, так еще и разваливается? Они ж с семьдесят пятого года, как Олежкупосадили, так и начали болеть, ни одного гвоздя в доме не прибили, ни однойдосточки не поправили.

– Скажи уж проще: отказались они от сына, вот что,–припечатал Перхуров.– Столько лет на самой вершине были, почет им иуважение, все кланяются, все здороваются, с праздниками чуть не весь городпоздравлял, а тут из-за Олега все рухнуло. До самой смерти они ему этого непростили. Потому и не взяли к себе, когда стало можно. Навещать – навещали, азабирать не стали. Петя бы забрал, он добрее был, а Люба даже слышать нехотела. Вот так. Когда Люба умерла, Петр Александрович слег, но со временем всечаще заговаривал о том, что вот чуть-чуть окрепнет, сил наберется и поедет вбольницу Олега забирать, он и письмо тамошнему главврачу написал, тот ему ответил,что Олега можно выписать на домашний уход, он спокойный, не буйный. Но не успелПетя. Пришло сообщение о смети сына. А после этого он и сам недолго протянул.

Н-да, печальная история… Петя и Любочка. Его дедушка и бабушка.Мусатов внимательно слушал рассказы супругов Перхуровых и то и дело ловил себяна том, что пытается осознать: речь идет о его кровных родственниках, обабушке, дедушке и отце. И если бы все сложилось иначе, если бы мама так иоставалась женой Олега Петровича Личко, то его, маленького Андрюшу, привозилибы сюда каждое лето, и он, наверное, бегал бы как раз по этой вот немощенойулице, которая видна из окна, и лазил бы вместе с местными мальчишками черезвот этот забор, чтобы воровать яблоки из сада Перхуровых или объедатьсмородиновые кусты… Он пытался придумать свое несостоявшееся детство и понимал,что ничего не чувствует. Ни сожалений, ни грусти, ни даже сочувствия к ЛюбовиВасильевне и Петру Александровичу. Они – чужие. Он никогда их не знал. Впрочем…Мама же говорила, что его совсем крохой привозили сюда. Но что он мог тогдапонимать? И тем более помнить.

– Значит, ничего не сохранилось, ни документов, нифотографий?– безнадежно спросил Андрей.

– Ничего. Все сгорело. Я думаю, это мальчишки набезобразничали,–авторитетно заявил Перхуров.– Все знали, что хозяин умер, дом стоитпустой, ну вот они и забрались туда. Знаете, как это бывает? Пиво, дешевоевино, сигареты. Может, окурок бросили непотушенный, а может и подожгли изхулиганства.

Может, может… Какая разница, из-за чего сгорел дом, важното, что свидетельства о смерти Олега Петровича Личко теперь нет. А его надораздобыть во что бы то ни стало.

* * *

В Вологодскую область Андрей смог поехать только черезнеделю. Психиатрическую больницу он нашел на удивление легко, супругиПерхуровы, хоть и не знали ее точного адреса, но, обладая хорошей памятью,вспомнили все, что их соседи Личко о своих поездках и этой больницерассказывали, и Андрей ехал, вооруженный яркими ориентирами: названиями станций,указаниями на промышленные предприятия и прочими важными сведениями, которые,конечно, могли за полтора десятка лет значительно устареть. С предприятиямиименно это и произошло, а вот названия станций и географические ориентирысохранились, и это здорово помогло.

Свидетельствами о смерти ведал ЗАГС, куда Андрей инаправился в первую очередь, но там его ждало разочарование: никаких архивов несохранилось, в девяносто девятом году произошло перерайонирование, местныеадминистративные органы сливались, разливались, ликвидировались и вновьсоздавались, и после всей этой суеты найти ничего просто невозможно.Компьютерной базы, соответственно, и не было, ее начали создавать только двагода назад.

– Вы сходите в больницу, пусть они поднимут своиархивы,– посоветовали Андрею,– они дадут вам новую справку осмерти, а мы на ее основании выпишем повторное свидетельство.

Больница показалась ему не просто страшной – жуткой.Деревянное трехэтажное покосившееся здание, насквозь пропитанное запахамиотчаяния, лекарств и тушеной кислой капусты. На колченогих лавочках сидят,греясь под первым слабым весенним солнышком, люди со странными лицами инеестественно окаменевшими спинами. А глаза у этих людей такие, словно они илисовсем ничего в этом мире не понимают, или, наоборот, знают о нем что-то такое,что другим знать не дано.

Кабинет главврача находился на втором этаже. На белой дверис давно облупившейся краской висела табличка: «Главный врач Юркунс Л.Я.» Андрейдостал из портфеля сложенные в пластиковый файл документы – свидетельство оразводе матери с Олегом Петровичем Личко, свой паспорт и прочие бумаги, изкоторых было видно, когда и почему изменялась его фамилия,– и решительновошел в кабинет, порадовавшись про себя, что никаких приемных со строгимисекретаршами здесь не было.