Книга Бруклинские ведьмы - Мэдди Доусон

это законное основание.

— Мне пришлось. Я просто подыхала от того, насколько он скучный. Как будто помер, не дожидаясь смерти, и тянул меня за собой.

— Да, но ведь жизнь не может все время быть захватывающей.

— Ах, дорогая моя, может! Если я скучаю больше двух недель, то вношу в жизнь коррективы. — Я улыбаюсь ей прямо в глаза. — И это окупилось, потому что теперь я живу с ловцом омаров Хаунди, и его изюминка в том, что он может четыре дня без остановки рассказывать мне об этих самых омарах и их панцирях, о разных видах приливов и отливов, и о небе, и мне не скучно его слушать, потому что язык, на котором в действительности говорит Хаунди, преисполнен любви, благодарности, он и о жизни, и о смерти, и обо всем самом важном на свете.

Глаза Марни вспыхивают, и по ее лицу я вижу: она отлично понимает, о чем я.

— У меня так на работе бывает, — тихонько произносит она. — Я работаю в детском садике и поэтому провожу дни, сидя на полу в обществе трех-четырехлетних детей, разговаривая с ними. Считается, что это скучно, но боже ты мой! Дети рассказывают о всяких удивительных вещах. Затевают философские дискуссии о своих царапинах, и о том, что дождевые черви на обочине порой заставляют их страдать, и о том, почему желтый мелок самый вредный, а фиолетовый очень хороший. Вы можете в это поверить? Они знают, какие характеры у мелков! — Марни смеется и вытягивает ноги. — Я как-то рассказала об этом папе, но он совсем ничего не понял. Он, конечно же, считает, что я должна заниматься чем-то более… взрослым. Ему бы очень понравилось, если бы я заинтересовалась бизнесом. — Она со смущенным видом замолкает и добавляет: — Папа на самом деле хороший, просто, понимаете, он оплатил мне по-настоящему дорогой колледж, а я работаю всего лишь воспитательницей в детском саду. Не то что моя сестра ею он гордится. А я… Так что я сказала ему: «Послушай, пап, у тебя есть замечательная дочь и обычная дочь, а один замечательный ребенок из двух — это уже неплохо».

— Знаешь… — Я под впечатлением от ее слов. — Давай прогуляемся. Я хочу уйти отсюда. Ты видишь, как вон там, у пианино, скапливается негативная энергия? Видишь? Воздух там темнее. Думаю, нам нужно выйти на улицу и подышать свежим воздухом.

Марни, кажется, сомневается:

— Наверно, я должна найти Ноа. Где же он?

Обе мы неожиданно осознаем, что вокруг нас идет своим чередом вечеринка, люди собираются в кучки и беседуют между собой, а в столовой смеется резким неприятным смехом окруженная почитателями Венди.

И я сообщаю Марни, что Ноа ушел куда-то со своим неразлучным другом Уипплом. Пусть она знает, с кем имеет дело.

— О да, я уже много слышала о Уиппле, — быстро реагирует Марни. — Может, мне нужно пойти с ними поговорить? Заверить Уиппла, что я не собираюсь становиться женой, которая прячет мужа от его лучших друзей.

— Мне кажется, что тебе следует пойти со мной на улицу. Уиппл может и подождать. Конечно, ты тут почетная гостья, поэтому придется рассчитать время и выйти так, чтобы никто не вздумал нас остановить. Ты умеешь красться? Просто иди за мной и, бога ради, смотри не встречайся ни с кем взглядом.

Я хватаю ее за руку, и мы ретируемся: спускаемся по лестнице, спешим по коридору и проходим через кухню. Там намывают подносы служанки, и одна из них, Мэвис, влюбленная, как я заметила, в парня их службы доставки, который сегодня приходил, предостерегает меня: «Там холодно, миссис Холлидей», — а я отвечаю, что мы ненадолго и скоро вернемся, как раз к чаю.

И вот наконец мы на улице, и вечерний воздух такой холодный и пронизывающий, что нам трудно дышать. Тут, на заднем дворе, просто прекрасно: он просторный и тянется до самого поля для гольфа, с живой изгородью и розовыми кустами у пруда. Из окон дома, где продолжается вечеринка, сюда льется желтый свет, а розарий освещают десятки светильников — это такие белые бумажные кульки с электронными свечками внутри.

Ночь так совершенна, что меня не удивляет, когда начинает идти легкий снежок, будто кто-то включил его специально для нашего удовольствия.

— О боже! — восклицает Марни, протягивая руки. — Вот это да! Я никогда не видела снега! Он так прекрасен!

— Первый снег, — замечаю я, — всегда имеет успех.

— Ноа говорил мне, что вы отсюда родом. Вы не скучаете по этим местам?

— Нет, — говорю я. — Не скучаю и не буду скучать до тех пор, пока у меня есть Бруклин.

Я рассказываю ей о своем безумном доме и о безумном сообществе окружающих меня людей, об этой адской смеси детей, их родителей и стариков, где все ходят друг к другу в гости и рассказывают всякие истории, дают советы и командуют всеми вокруг, я рассказываю о Лоле, подруге из соседнего дома, потерявшем мужа двадцать лет назад, и о Джессике с ее милым забавным сынишкой, и о том, как сильно они все нуждаются в любви, но все равно всякий раз пугаются, если эта любовь вдруг появляется где-то на горизонте. Потом (Марни должна это узнать) объясняю, что колдую помаленьку для этих людей, устраиваю привороты. А все потому, что вижу, когда люди предназначены друг для друга, хочется мне этого или нет. Я собираюсь рассказать ей и о Патрике тоже, но потом останавливаюсь, потому что ее глаза расширяются, и она выпаливает:

— Вы делаете привороты?! Так вы — сводня?!

Бинго! Вот оно, точное попадание. Прямо в яблочко!

— Да. Когда я вижу людей, которым суждено быть вместе, у меня включается такое паучье чутье. И у тебя оно тоже есть, правда же?

Она пристально смотрит на меня и спрашивает:

— Откуда вы знаете? Я всю жизнь сталкиваюсь с тем, что постоянно думаю о таких вещах. Я вижу двух людей и сразу же понимаю, что они должны быть вместе, правда неизвестно, откуда я это знаю. Я просто знаю, и… всё.

— Да, у меня точно так же, — сказав это, я замолкаю: мне хочется, чтобы она сама заговорила.

— Круче всего вышло, когда я нашла мужа для сестры, — произносит наконец Марни. — Это был брат моей соседки по квартире. Я познакомилась с ним, когда он приехал забрать сестру на рождественские каникулы, и в тот же самый миг я уже знала, что он подойдет Натали. Я вообще больше ни о чем не могла думать. У меня будто бы даже сердце сердце болело до