Книга Последнее лето - Лидия Милле

сдают. Уж во всяком случае, не на все лето. Мы прикинули, что, вероятно, подвернулись один-два спонсора или же владельцы скостили цену за большой срок. Дэвид, технарь, который страшно скучал по своему оставшемуся дома навороченному компьютеру, проболтался, что его родители снимают жилье. Получил за это минус. Не за отсутствие собственного дома – финансового снобизма мы не выносили, – а за то, что распутил нюни и ударился в откровенность за бутылкой «Егермейстера», которую умыкнул у родителей.

Пить их пиво? А почему бы и нет, при любой возможности. Вести себя, как они, когда налакаются? Вот это уже минус один балл.

Ведь именно под хмельком, напившись, родители сбрасывали с себя защитные панцири. Без них они превращались в слизняков. Оставляли за собой липкий след.

Мать-ученый, отец-художник – такие родители были у меня. Мать читала лекции по теории феминизма, а отец лепил пышногрудых женщин и ярко раскрашивал им губы, грудь и интимные места. Иногда он добавлял изображения поселений, разрушенных войной или разоренных голодом. Половые губы могли являть собой развалины Могадишо, к примеру.

Он пользовался несомненным успехом.

* * *

Младшие братья и сестры были помехой в нашей игре и держали нас в постоянном страхе: мы боялись, что они проболтаются, кто чей ребенок. Младшие имелись у Джен, Дэвида и у меня.

Одиннадцатилетний брат Джен, послушный глухой паренек по имени Шел, мечтал, когда вырастет, стать ветеринаром. Спустя неделю после заезда он съел что-то не то и отравился. Родителям пришлось его выхаживать, так что опознание состоялось. Его мать сутулилась и носила брекеты, а отец забирал волосы в хвост. Разговаривая, он ковырял в носу. Говорил и ковырял, ковырял и продолжал говорить.

Мы считали, что от привычки совать палец в нос избавляются в начальной школе, но в случае отца Джен это правило явно не работало. С ума сойти.

Мы сочувствовали Джен.

Дэвид тоже слился почти сразу. Его сестры Кей и Эми, двойняшки из пробирки, ей-богу, те еще засранки, нашей игрой не интересовались. Они выдали Дэвида через пару дней, когда начали подлизываться к матери. Забрались к ней на колени, обняли за шею. Прижимались и шептали на ушко всякие милые глупости.

Мой младший брат, Джек, на фоне другой малышни казался особой королевских кровей среди плебеев. Когда он обжегся плющом, то пришел ко мне, не желая просить помощи у родителей. Я им гордилась. Джек понимал, что такое чувство долга.

Я приготовила ему ванну и прикладывала к зудящим от плюща ногам холодные компрессы. Растирала кожу розовой мазью и читала вслух любимые книжки. Он почти не жаловался, только повторял: «А все-таки чешется, Ева».

Конечно, я в Джеке души не чаяла. Я всегда любила его больше всех на свете.

Однако он все же был маленький, и я тревожилась, что он проболтается. Требовалась бдительность.

На определенном этапе мы приняли общее решение: рассказать родителям о нашей игре. Избегать их посредством тактических маневров становилось все труднее.

Разумеется, мы представили все в лучшем свете. Стоило ли рассказывать, почему мы начали эту игру? Говорить вслух о том, что родственная связь с ними казалась унизительной и била по нашему достоинству? Тем более упоминать, что, когда от факта родства было уже не отвертеться, мы чувствовали себя так паршиво, словно заболели.

Мы хотели чем-то себя занять. Так мы сказали. Разве это не они на все лето лишили нас самого дорогого и ценного? Разве не они конфисковали наши мобильники, планшеты и прочие гаджеты, отрезав нам цифровой доступ к внешнему миру?

Они заключили нас в аналоговую тюрьму, как выразился Дэвид.

* * *

Высшие инстанции проявляли к нам наибольшую благосклонность в волшебный час перед ужином – в неге легкого опьянения. В остальное время они обычно вели себя сварливо и на наши просьбы отвечали отказом, а после ужина надирались так, что на следующее утро уже ничего не помнили.

Время для выпивки и разговоров – так называли они этот час до ужина.

Тогда-то мы и подняли свою тему.

– Это игра такая, – сказала Саки.

– Социальный эксперимент, если хотите, – пояснил Терри.

По ходу наших объяснений кое-кто из родителей снисходительно улыбался, другие досадливо морщились. Но в итоге сказали, что все нормально. Они ничего не обещают, но постараются нас не наказывать.

– Еще мы планируем пойти в поход и пару дней пожить на пляже, – сообщил Рейф.

– Пожить с опорой исключительно на собственные силы, – добавил Терри.

– Погодите-ка, это уже другой разговор, – запротестовал чей-то отец.

Один из преподавателей. Историк, который специализировался на эпохе охоты на ведьм.

– Все вместе? – спросила чья-то мать.

Младшие кивнули, кроме Кей и Эми, двойняшек из пробирки, – те покачали головами.

– Нам же легче, – проворчал Дэвид.

– Но мы не взяли с собой палатки, – возразила еще одна мать.

Эта женщина занимала достаточно низкое положение в иерархии родителей. Носила длинные легкие платья в цветочек или с восточным орнаментом. Однажды танцевала пьяной и упала на горшок с растением. Расквасила себе нос.

Чувствовалось, что остальные родители смотрят на нее свысока. Если на стадо начнется охота, первой на погибель обрекут именно ее. Принесут в жертву напавшей львице, и та своей мощной челюстью порвет несчастную на куски. А затем стервятники равнодушно обглодают косточки.

Печально, ничего не скажешь.

Но все равно никто не хотел бы иметь такую мать. Нам было заранее жалко разиню, которого уличат в родстве с ней.

– Мы что-нибудь придумаем, – ответил Терри.

– Что придумаете? – спросила третья мамаша. – Закажете на Amazon Prime?

– Что-нибудь да придумаем, – повторил Терри. – Возьмем брезент из сарая. Не пропадем.

* * *

Под впечатлением от мастерского выступления Терри перед родителями Джен согласилась посидеть с ним тем вечером в теплице (в углу мы для комфорта свалили груду одеял). Сильная личность, Джен в некоторых вещах придерживалась чрезвычайно низких стандартов.

Чтобы не отставать, две другие девочки и я решили поиграть в «бутылочку» с Дэвидом и Лоу. В экстремальной версии, то есть вплоть до орального секса. Джуси было всего четырнадцать – он до нас не дорос, да еще и был слюнявый до ужаса, – а Рейф был геем, а не бисексуалом.

– Жаль, – огорчилась Саки. – Рейф очуметь какой красивый.

Потом Ди заявила, что играть не будет, так что остались мы с Саки. Ди боялась вертеть бутылку; как предположила Саки, эта тихоня, вероятно, никогда не брала в рот.

При всей своей застенчивости скромняга Ди выделялась пассивно-агрессивным поведением, была неврастеничкой и панически, на грани паранойи, боялась бактерий.

Со слов Саки, опять же.

– Подбери сопли, мышка, – сказала Саки. – Этому вполне можно научиться.

– Научиться? – переспросила